Современная политическая мысль (XX—XXI вв.): Политическая теория и международные отношения - [79]

«От неизбежного искажения картины реального Не-запада (Востока) можно избавиться, лишь освободившись от мировоззренческих стереотипов западной науки, — подчеркивает российский международник А. Д. Богатуров. — Это позволит не искать в каждом новом обнаруженном историческом или политическом факте подтверждение той или иной известной концепции, а, наоборот, сосредоточиться на построении новых концепций, выработка которых возможна через анализ генезиса тех черт, которые могут отсутствовать в истории западных стран, но присутствовать в истории стран незападных»[158].

С этой точки зрения, позиция стороннего наблюдателя, пытающегося найти рациональные зерна в англо-американских артефактах, сулит новые открытия. Такая стратегия исследования, разумеется, не освобождает от мифов и искажений, однако одновременно создает новые площадки для уже других фантазий, сюрпризов и удивительных открытий, без чего развитие науки вообще вряд ли возможно.

«Существует два основных подхода к вопросу о национальных теориях международных отношений, — подчеркивает отечественный международник М. М. Лебедева. — Упрощая, их можно свести к следующему. Первый подход исходит из того, что международные отношения, как и любая другая научная дисциплина, не зависят от национальных особенностей. В этом смысле не только национальные теории международных отношений невозможны, но их и не должно быть. Позиция представителей второго подхода заключается в том, что в отличие от естественно-научных дисциплин международные исследования имеют этическое, ценностное измерение. Поэтому незападные теории имеют право на существование и, более того, обязаны утверждать и реализовывать незападные ценности»[159].

«Западные» исследователи в последнее время уделяют немало внимания не-западным теоретическим построениям в международных отношениях. Особенный интерес вызывают у них теории индийских, китайских и арабских исследователей, а также советских и, в последнее время, российских ученых. Они не только ищут новые онтологически отличные подходы к мировой политике, но и пытаются изучать культурные основания других взглядов на мир с целью их дальнейшего использования. Ведь, в конечном счете, у каждого сообщества в мире существует собственная специфика восприятия международных процессов и событий. То, что применимо к реальностям западной цивилизации, отнюдь не обязательно отражает мировосприятие в других частях света.

Таким образом, западное, особенно англо-американское влияние на развитие теорий международных отношений проявляется двояко: во-первых, большинство из теорий берет свое начало из западной философии, политической теории и истории; во-вторых, взгляд на всемирную историю обычно имеет ярко выраженный евроцентричный акцент.

Тем не менее вклад не-Запада в развитие ТМО с годами становится все более заметным (подчеркнем, что А. Д. Воскресенский совершенно правильно указал на несводимость не-Запада к Востоку[160]). В 2010 г. в США был дан старт мощному «мозговому штурму», продолжающемуся по сей день. Перед учеными были поставлены следующие вопросы: Когда последний раз какой-либо неамериканский или вышедший из неамериканской политологической школы политолог выдвинул идею, которая изменила наш взгляд на окружающий мир? Есть ли какая-либо неамериканская идея, которая оказала бы истинное влияние на глобальное мышление, наподобие «столкновения цивилизаций» Сэмюэля Хантингтона, «конца истории» Фрэнсиса Фукуямы или «мягкой силы» Джозефа Ная?[161]

По-видимому, нет. Но дело отнюдь не в отсутствии соответствующего интеллектуального потенциала за пределами США, причины здесь скорее организационного характера.

По мнению таких исследователей, как А. Ачариа и Барри Бузан, незападные теории скорее отвечают критериям «мягких теорий», фокусируясь на идеях, уже высказанных начиная с «классического» периода по сей день:

1. Развитие идет параллельно западным международно-политическим теориям. Не-западные ученые изучают теории Фукидида, Макиавелли, Канта, Гоббса и т.д., добавляя к ним азиатских мыслителей, таких как Сунь-цзы, Конфуций и Каутилья, при этом обычно избираются фигуры, по которым уже существует большой объем «вторичной» литературы. Попытки выведения причинно-следственных связей если и существуют, то это большая редкость. Особенностью этих исследований является отсутствие четкой границы между «внутренним» и «внешним», хотя это и не всегда становится недостатком. Использование «классических» текстов часто диктуется потребностями политической конъюнктуры: например, идеи Конфуция, наряду с основными положениями коммунитаризма, рассматривались в 1980—1990-е годы в качестве основания для обоснования «азиатских ценностей» как альтернативы западным либеральным ценностям. Они также противопоставлялись гегемонистским амбициям либеральной мантры о «демократическом мире», предлагая особый тип «Восточно-Азиатского международного порядка». В Индии произошло возрождение ведических идей относительно стратегии и политики, как только страна стала ядерной державой. Обычно обращение к «классике» происходит в момент подъема соответствующих стран, однако «классические» труды редко используются для объяснения кризисов и упадка.