Современная политическая мысль (XX—XXI вв.): Политическая теория и международные отношения - [121]
По мнению Токвиля, прогресс политического и социального равенства привел к образованию общества, состоящего из множества одинаковых людей. Он обратил внимание, что в Америке индивид подвергается чудовищному давлению в направлении конформизма — каждый должен быть подобен своему соседу. Дух социального равенства способствует сходству. Никто не хочет стать исключением, выделившись из демократической массы. Позднее это стало фундаментальной темой во всей классической либеральной мысли: социальное равенство понималось отныне как нечто, связанное с моральным коллективизмом, оценивающим благо коллектива как «всё», а благо индивида как «ничто». Равенство, понимаемое таким образом, противоречит представлениям Милля об индивидуализме и негативной свободе.
Мы не хотим сказать, что Токвиль или Милль выступали против движения в направлении большего равенства. Милль, например, полагал, что дух равенства и демократии при определенных условиях может защитить свободу, в то время как при других условиях может разрушить ее. Равенство, считал он, может быть и равенством в свободе, и равенством в рабстве. Если равенство понимается как равная свобода для каждого жить своей собственной жизнью, по своему усмотрению, а также равное гражданство, то классические либералы никакой опасности в нем не видели. Однако в соответствии с анализом Токвиля, если дух равенства приведет к возвышению «народа» над индивидом и приоритету конформизма по отношению к индивидуальности, то равенство и свобода окажутся в сущностном конфликте.
Токвиль завершил свой труд «Демократия в Америке» заключением о том, что государства нашего времени не могут предотвратить таких условий, когда люди становятся равными, но от них самих зависит, приведет ли принцип равенства к рабству или свободе, к знанию или варварству, к процветанию или несчастью.
Свобода против экономического равенства. Равенство находится в конфликте со свободой и индивидуальностью тогда, когда принимает форму социального равенства, одновременно оказываясь морально коллективистским и конформистским, считают приверженцы «классического либерализма». Они также утверждают, что стремление к экономическому равенству противоречит индивидуальной свободе. Или, как иногда это иначе формулируют, свобода человека предопределяет пути получения доходов и благоденствия, к которому стремится социальное равенство. Именно эту точку зрения отстаивает, например, Роберт Нозик.
Некоторые теоретики считают, что вмешательство государства в экономику через налогообложение отнюдь не является нарушением свободы граждан, налоги означают всего лишь изменение отношений между их совокупным и чистым доходом — а это вряд ли предполагает ограничение их свободы. Никто не принуждает вас действовать против вашей собственной воли. Нозик отвечает на эти возражения следующим образом: по его мнению, подобное налогообложение суть тот же принудительный труд, или рабство. Его аргумент заключается в том, что поскольку человек вынужден работать больше для того, чтобы заплатить эгалитаристский налог, то часть рабочего дня будет потрачена на оплату налогов, что означает работу в пользу других людей. А принуждение работать на других и есть принудительный труд.
Однако, как представляется, аргументы Нозика носят слишком натянутый характер: у него получается, что всякое налогообложение есть принудительный труд. Классические либералы тем не менее считают необходимой определенную правительственную деятельность, предполагающую налогообложение. Но если налоги — это принудительный труд, то весь классический либерализм, по существу, поощряет принудительный труд, что вряд ли соответствует реальности. Тем не менее основную идею Нозика можно было бы сформулировать иначе.
«В качестве образца рассуждений Нозика воспроизведем здесь приведенный им пример с баскетболистом Уилтом Чемберленом.
Уилт Чемберлен — отличный игрок, и многие зрители приходят смотреть специально на него. Пользуясь случаем, Чемберлен говорит, что будет играть, только если фанаты переведут на его счет дополнительную сумму денег. По мнению Нозика, эгалитарист посчитал бы это несправедливым, поскольку баскетбол — игра коллективная и Уилт Чемберлен не должен получать больше других членов команды. С другой стороны, утверждает Нозик, если бы эгалитаристы запретили болельщикам доплачивать их герою, а значит — наслаждаться его игрой, они восприняли бы это как чудовищное ущемление своей свободы.
Нозик считает идею перераспределения собственности весьма ущербной. Он сожалеет, что люди бросаются выспренными моральными аргументами, не задумываясь о том, что материальные ценности принадлежат реальным людям. О заработанном тяжелым трудом имуществе реальных людей говорят так, словно оно манна небесная, упавшая прямо в руки Товарища Джо (Сталина. — А. Т.)».
Роберт Нозик. Анархия, государство и утопия
Поскольку экономический эгалитаризм предполагает принудительную передачу фондов от одних людей к другим, эгалитаризм до определенной степени ограничивает свободу. Но это делается на законных основаниях, ведь всякий закон ограничивает свободу. Другое дело, что стремление к эгалитаристскому равенству приходит в противоречие с негативной свободой. Более того, поскольку классические либералы настаивают на том, что право собственности играет фундаментальную роль в защите индивидуальной свободы, принуждение к перераспределению собственности прямо противоречит системе негативной свободы.
Похоже, наиболее эффективным чтение этой книги окажется для математиков, особенно специалистов по топологии. Книга перенасыщена математическими аллюзиями и многочисленными вариациями на тему пространственных преобразований. Можно без особых натяжек сказать, что книга Делеза посвящена барочной математике, а именно дифференциальному исчислению, которое изобрел Лейбниц. Именно лейбницевский, а никак не ньютоновский, вариант исчисления бесконечно малых проникнут совершенно особым барочным духом. Барокко толкуется Делезом как некая оперативная функция, или характерная черта, состоящая в беспрестанном производстве складок, в их нагромождении, разрастании, трансформации, в их устремленности в бесконечность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Этюды об искусстве, истории вымыслов и осколки легенд. Действительность в зеркале мифов, настоящее в перекрестии эпох.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Вл. Соловьев оставил нам много замечательных книг. До 1917 года дважды выходило Собрание его сочинений в десяти томах. Представить такое литературное наследство в одном томе – задача непростая. Поэтому основополагающей стала идея отразить творческую эволюцию философа.Настоящее издание содержит работы, тематически весьма разнообразные и написанные на протяжении двадцати шести лет – от магистерской диссертации «Кризис западной философии» (1847) до знаменитых «Трех разговоров», которые он закончил за несколько месяцев до смерти.