Современная мифология - [6]

— Миф не прижился. Вернули старую версию, — орел смачно клюнул меня в бок.

— Как это возможно? Кто вернул?

Ответа я не услышал. Воскресший орел отличался изощренной жестокостью. С тех пор я не пытался с ним разговаривать.

Моим вниманием завладели люди внизу. Создал их я, если верить мифу, — вполне симпатичными, с богатой фантазией. Огорчало, что фантазия их направлена на утоление самых низменных страстей. Мифы они придумывали, чтобы оправдать свои преступления и безнравственность. У меня даже возникло сомнение, из глины я их слепил или из чего-то другого. На моих глазах главный демократ Афин впарил публике миф о Зевсе и Кроносе. Под это дело он прирезал своего отца, мешавшего, по его утверждению, процессу демократизации. Ушлый купец спер армаду кораблей с товаром и придумал Посейдона, который корабли «утопил». Актеры, чтобы оправдать свое пьянство, придумали Диониса… Интересно, откуда тогда взялся Дионис в моих первых воспоминаниях? Путаница какая-то. Не могу понять: если я создал людей, вдохнул в них сознание, а они придумали мифы о богах, это значит, что и меня они придумали?.. Кто из нас кого создал? Я их из глины или они меня в мифах? Если они меня выдумали, как своего создателя и благодетеля, то при чем здесь печень? Они, получается, наказывают меня за то, что я их создал? Людей не устраивает жизнь, если они мстят своему создателю? Их жизнь — страдание, а я за это расплачиваюсь? Они говорят: «Мы не просили тебя, Прометей, нас создавать, никому не нужен твой подвиг. Страдай, как мы». Кто же все-таки был раньше, кто первопричина? И — что существует на самом деле? Только миф?..

* * *

… Но тогда получается, что я сам, очередь в магазине, Орел, водка, идиоты, которые постановили не продавать ее после десяти вечера, — это все чья-то фантазия?.. Моя?? Ну нет, не мог я придумать такой бред, чтоб водку — только до десяти…

21.59.00. Горгона попросила взвесить ей килограмм «Докторской». Я точно не успею. Сизиф — мой брат по циррозу печени — достает анальгин:

— Мы не успеваем, Прометей… Будешь? — добрая, наивная душа, он предлагает мне обезболивающее. Если бы все было так просто.

21.59.10. Орел улыбается, почесывает клюв о правое крыло.

21.59.20. Сизиф горько хрустит анальгином, но не уходит, — желает испить чашу страданий до последней капли.

21.59.25. Горгона тихо ликует. Она косится на меня, даже не обращая внимания на колбасу. И кто же тебя такую придумал?.. Точно не я.

21.59.35. Продавщица, заметив, что Горгона отвлеклась, подсовывает ей обветренный кусок «Докторской», цветом напоминающий мою печень. Надо же, хоть кто-то извлек выгоду из моих страданий.

21.59.40.

— С вас две тысячи сто пятьдесят девять рублей пятьдесят копеек, — продавщица не знает, что за магическое число произнесла она. Если составить эти цифры рядом, получится

21.59.50. У меня десять секунд. Девушка успеет пробить чек.

Девять. Горгона роется в карманах, поглядывая на часы-ходики над прилавком.

Восемь. Продавщица не выдерживает:

— Женщина, не задерживайте очередь.

Семь. Горгона медлит:

— У меня есть без сдачи.

Шесть. По прилавку рассыпается мелочь, продавщица с Горгоной неловко ее собирают.

Пять.

— Женщина, а две сто пятьдесят? Вы только мелочь дали.

Четыре. Горгона окаменела, будто взглянула в зеркало:

— Одну секунду, где они у меня.

Три. Горгона достает тысячную купюру.

Два. Горгона достает сотенную и полтинник.

Одна. Из часов вместо кукушки вылезает Орел:

— Ку-ку, Прометейчик. Уже десять.

Горгона отходит от прилавка, гордая, как Ника. Орел ехидно кукует в ходиках. Все… Пробил твой час, Прометей…

Но что это!?… Продавщица хитро подмигивает мне, едва заметно кивает в сторону черного входа в магазин: «Я продам тебе водку, Прометей». Добрая самаритянка, я понял, кто ее придумал. Ее создала моя печень. Нет, ее создала боль моей печени. Но если так, то… она создала и все остальное? Кроме этой боли ничего не существует? Все сущее рождено этой болью?

Орел почуял неладное, неуклюже вылезает из ходиков.

Сейчас я с тобой разделаюсь, гадкая птица. Сейчас я со всеми вами разделаюсь. Чтобы уничтожить мифы, прикрывающие зло, и чтобы уничтожить зло, рождающее эти мифы, мне нужно просто остановить боль в печени. Пусть я исчезну, но вместе со мной сгинет все это. Еще одна бутылка водки не спасет ни меня, ни этот мир.

Я вырываю из рук Сизифа пачку таблеток анальгина, грызу их вперемешку с бумагой. Изумленный орел застревает в окошке ходиков.

Сизиф участливо заглядывает мне в глаза, продавщица продолжает призывно подмигивать. Теперь мне уже все равно. Теперь все закончится…

Медленно исчезает прилавок, растворяется Сизиф, от продавщицы остается только улыбка и подмигивающий глаз, а потом и они превращаются в дым. Крик орла звучит уже в темноте, это последнее, что я слышу:

— Сво-о-о-о-о-о-ло-о-о-о-о-о-очь!

* * *

Нежный розовый свет пробивается сквозь закрытые веки. Сейчас я открою глаза. Сейчас, еще мгновение…

Как прекрасно небытие. Силуэты гор утопают в закатном пламени. Если придется провести здесь вечность, — мне наконец-то повезло.

— Ну и как тебе анальгин, Прометей? — орел, ухмыляясь, точит клюв о скалу. — Напугал ты меня вчера, в обморок грохнулся. Будто робкая нимфа какая-то…