Я кивнула.
А высаживались мы так. Громов вскочил на борт и изогнулся, как кошка, готовясь к прыжку. Потом он прыгнул, доска причала треснула под ним. Одна нога его угодила как в капкан, и Громов присел, взвыв от боли. Тогда Поливанов тоже перенесся через поручни. В момент он и Грома поднял, и ногу его освободил. И что-то нам они прокричали, помахав руками: все, мол, в порядке.
А катер теперь подходил к причалу с другой стороны, но и с другой стороны было не лучше. Концы оказалось не к чему крепить, и досок, собственно, уже совсем не было.
— Давайте вплавь! — посоветовала Шунечка. — А что?
— А вещи? — Эльвира восприняла предложение всерьез. Но и действительно непонятно было, поплывем мы с рюкзаками на спине или оставим их на катере. Или побросаем Громову с Максимом?
— Что вещи? Тут мне по шейку всего, — затарахтела Шуня. — Я стану, потом за мной Генка, он длинный, Садко, Андрюша — и перекидаем.
Но обошлось все гораздо проще. Мы спрыгивали прямо с борта, а Максим и Громов принимали нас, как говорится, в свои объятия, а дальше стояли отец, Охан и Шунечка, чрезвычайно довольная тем, что ей удалось все-таки оказаться на мужской половине.
Хотя без представления и тут не обошлось: когда дело дошло до Генки, Шунечка особенно задвигалась, засуетилась. Остановила его.
— Одну минутку, девушка! — нагнулась (а Генка — дурак, — как вкопался), руками переставила Генкину дернувшуюся ногу влево, затем вправо. — По этому отрезку прямо можете шлепать, девушка, прямо от А до Б.
И Генка зашлепал, а мы побежали, обгоняя его, уже безо всякой осторожности, чтоб отхохотаться на песке. Как мы падали на песок, как визжали! И к нам, на наш визг, на наши предсмертные стоны, чуть улыбаясь, шли серьезные, видавшие виды мужчины: мой отец, Максим и Громов.
Какие хорошие у них были лица! Как будто мы все, конечно и с Классной Дамой, оказались их не очень взрослыми детьми. А они как будто были охотники, или рыбаки, или геологи. И возвращались…
Если бы потом не случилось всего, что случилось, я бы считала этот день самым счастливым днем моей жизни. А самой счастливой минутой — ту, когда они шли втроем, немножко вразвалочку и в то же время легко, усмехались снисходительно и ласково, как и должны ходить и улыбаться мужчины, если они хотят, чтоб ими восхищались.
А море, как оно блестело, переливалось, переходило в небо! Как по нему, далеко уже, бежал наш катерок «Красная Армия», старался, работал локотками. И солнце в тот день грело как раз в меру, ничего еще не сжигая, но помогая расти…
В тот день я впервые увидела, какие опрятные ярко-зеленые водоросли покрывают камни и дно нашей бухточки, какие синие ракушки лежат, будто нарочно для красоты разложенные на светлом песке. И какие наши мальчишки еще совсем мальчишки, я тоже вдруг рассмотрела. А ели они, между прочим, как самые настоящие грузчики, и, глядя на них, отец опасливо отодвигал от себя намазанные Шунечкой бутерброды. А как же! Вдруг другим не хватит?
Сестры Чижовы достали из своего рюкзака не меньше чем полведра вареной картошки, и ее тоже смолотили в один момент. И тут встал вопрос: что будем делать завтра?
— Подавать сигналы, — предложила Шунечка. — Разве не знаете? Все всегда подают сигналы бедствия, правда, Максим?
— Или Грома пустим вплавь с известием о бедствии…
— Или клад поищем.
— Клады, Максим, не бывают съедобными.
— Клады бывают разные, Лариса Борисовна.
— У нас в сарае фасоль оставалась. В банках, с лета.
К старому рыбачьему сараю так или иначе надо было идти посмотреть, как там перезимовали лопаты, дрова, брезент.
Сарай, отданный нам в аренду, оказался на месте, что уже было удачей. Замок тоже за зиму не сорвали. Дрова, лопаты никуда не делись, и фасоль — присыпанные сеном банки в углу длинного стола — Охан сразу нашел, но он посреди сарая нашел еще и новенькую, в яркой обложке с никелем зажигалку. Наши таких зажигалок не имели и не теряли, это уж точно.
Всем стало на минуту жутко и приятно, как будто тайна обняла нас и сдвинула, приблизив друг к другу головами.
— Ого-го! С девочкой — фирма! — заржал Пельмень.
— А вам нельзя — маленькие! — Пельмень и Охан оттеснили нас.
— У спикулей сорок рэ как одна копейка!
— Ну, ну, еще!
При этом они хихикали и загораживались от нас спинами. Не видали мы таких зажигалок! То есть именно зажигалок я не видела. А видела ручки, например, — сколько угодно! На них красовались девицы то в купальниках, закрытых, как у Чижовых, то почти безо всего.
— А ну, дайте-ка сюда! — Мой отец не глядя протянул руку, и зажигалка действительно оказалась у него в пальцах.
— Может, все-таки лучше я?
— Что — лучше? — Отец смотрел на Максима в упор, как изредка он умел смотреть в гневе. — Лучше — что?
— Лучше я возьму на сохранение!
— А я не собираюсь хранить эту пакость!
— Но ведь кто-то потерял вещь…
— В моем сарае?
Ну и произнес он это! «В моем палаццо? На моей вилле?»
— Но как она сюда попала? — Отец отошел к дверям, распахнул обе створки, и мы увидели в потолке дырку. Доски, такие же хилые, как на причале, немного провисли внутрь… — Что же, — вздохнул отец, — уронил только, а мог и поджечь. Пока вы не начали балдеть, придется починить крышу.
