Современная греческая проза - [32]
Через некоторое время снова появилась тетенька, чтобы кислород поправить. Мы все оцепенели. Руки у нее дрожали, она в ужасе пялилась на прибор, как будто это был ядерный реактор, было видно, что она ни в чем не уверена. Вот и все, сказал я, потеряли мы Михалиса, на тот свет его отправит эта инвалидка. Она с трудом подняла руки, а мы закрыли глаза и стали ждать взрыва. Когда мы их снова открыли, тетеньки уже не было, она смоталась так же бесшумно, как и пришла. К счастью, все остальное было на месте.
Около трех утра я спустился в больничный буфет что-нибудь перекусить. Я был полностью разбит. С самого утра, после стольких побоев и беготни, у меня не было во рту ни крошки. Я взял сэндвич и примостился на улице на ступеньках. Немного подышать воздухом. Минуты через две мимо меня прошли родители Михалиса. Такой ужас пришлось людям пережить, что они со мной даже не поздоровались. Эх, ты, Михалис, подумал я, как же это тебя так угораздило? Это менты, пидоры, опять виноваты, это все из-за их блокировок и всей этой херни. Но вы же видите, дебилы, что сегодня мы прилично себя ведем, тихо, с телками своими пришли, зачем же вы нам эту жопу устраиваете? Это видят наши, кто спереди идут, начинают агриться, камнями бросаться. Булыжники и бордюрная плитка летят со всех сторон, телки в панике разбегаются прятаться по кафешкам. Полчаса эта байда продолжалась, а потом прискакали три батальона, начали слезоточивый газ пускать, мы и разбежались. Я с Михалисом и еще человек двадцать свинтили, ушли по переулкам. Нас за собой торчок Апостолис потащил, он, типа, хорошо те места знал, телку когда-то из того района трахал. Да ни хера он не трахал, этот нарик, надо было сразу просечь. Двадцать минут мы мотались, «вот сюда – я помню, а, нет, вон туда, и там где-то справа еще бильярдная была», а в конце сознался: «Пацаны, я вообще не врубаюсь, где мы сейчас находимся». Пока мы на него орали, из-за угла вырулили четыре ублюдочные рожи в красных шарфах[27]. Раз – нас заметили, как мы лыбимся, два – уже повернулись и давай драпать, как зайцы. Хорошо у них получается бегать, у анчоусов[28]. Раз – и след простыл. Да уж, шлюшки. Все, чего природа их лишила, она у них в скорость вложила. Но вот по этим-то точно хер плакал. Зайки. В какой-то момент ноги у них стали заплетаться, один другого повалил, не знаю, что да как там у них получилось, но все вчетвером они рухнули на землю. Сами по себе. Через секунду мы их уже окружили и началось веселье. «Не свалить отсюда вам, изойдись хоть на говно, а подохнешь все равно!» и все такое. Со страху ребятишки полные штаны навалили, а один даже расплакался. «Эти не в счет, отпустите их!» – говорю я своим. «Шарфы только у них заберите». Тогда один из них встал, типа крутой такой, и говорит нам: «Ничего вы не заберете, ханумы[29], мы вас сами вздрючим». Какая непочтительность! Получил он как следует и успокоился. Мы и футболки с них тоже сняли, а потом отпустили. Я уже перегорел, по телефону сообщали, что возле стадиона было злое мочилово, а мы заблудились где-то в Галатси и играемся с сопляками. А один придурочный, когда уходил, сделал вот такое движение, схватил у Михалиса брелок и дал деру. Снова начались догонялки. Пока мы не выскочили на Бейку и не поняли наконец, где находимся. Смотрим, они сбавляют скорость. Что это они, подумал я, самоубийцы, что ли? Через двести метров видим, как все улица впереди покраснела. Это они нас в хвост своей толпы загнали. Мы с ужасом переглянулись. Я никогда этого не забуду, я в первый раз видел страх у Михалиса в глазах. Мы за считанные секунды оказались окружены красной ордой облизывающихся идиотов. С минуту ничего не происходило. Они просчитывали. Анчоусы всегда так делают. Считают. Если их по крайней мере не в четыре раза больше, они не нападают. Если их меньше, чем в три раза, то сваливают. Но здесь их было намного больше. Раз в десять или даже больше. Нам было не уйти. Я закрыл глаза и представил, что у меня есть крылья.
Я бежал, а в голове у меня крутился Михалис, который не бежал вместе с нами. «Я через переулки уйду», – сказал он нам и показал на Катерину. Что она не могла бежать, и что их так поймают. В последний раз я их видел, когда они заскакивали в какой-то проем, а за ними неслось человек двадцать анчоусов. Им крышка, подумал я, и продолжить бежать. С закрытыми глазами. Их и открывать-то было ни к чему. Ноги сами тебя несут. В беге важно только одно правило. То, что есть впереди, лучше того, что находится позади. Поэтому-то и не стоит особенно глаза раскрывать. Бежишь. Впереди всегда лучше. Стараешься только избегать крупных предметов. Столбов там, деревьев, машин. И всего такого. И никогда не оглядываешься назад. Никогда. Так ты их только подзадориваешь, чтобы они продолжали за тобой гнаться. Я на миг обернулся и пожалел. Катастрофа, завтра спина моя будет знаменитой. Интернет и всякое прочее дерьмо. Жопа. Ну, они мне за это заплатят.
Как только мы от них оторвались, я сразу же набрал Михалису. Проверить, что и как. Он не брал трубку. Это было плохо. Я набрал Катерине, она такая, «вы где, ребята, от Михалиса что-нибудь слышно?» «Это мы, что ли, должны знать про Михалиса, Катерина? Он разве не с тобой был?» «Мы разделились, нас человек десять гнали, я заскочила в кафешку, а пацанов владелец не пускал. Если что-нибудь узнаете, позвоните мне, а то я уже с ума схожу». Мы не знали, что делать. Костакис предложил идти на стадион. Если он, Михалис, от них свалил, говорит, то, наверное, он туда уже пошел. Верняк, точно туда. Остальные согласились, они тоже не хотели пропускать матч. Но у меня засосало под ложечкой. Я ничего, конечно, не хочу сказать, Михалис крутой был, но на этот раз как он мог соскочить? В самом логове анчоусов? Не катит. По дороге на стадион я продолжал звонить ему на мобильный. И когда я уже совсем было отчаялся, вдруг слышу, как мне отвечает какой-то голос. «Эй, Михалис, что там у тебя, ты где вообще?» «Я не Михалис, мистер, но могу вам ответить, где он находится. Только вы сначала представьтесь, пожалуйста». «Это я кто такой, да ты сам кто такой, пидор? – взорвался я, как будто Либеропулос засандалил в ворота, а в висках у меня било, как в колокола. – Я его кореш». «Баш друг в больнице, молодой человек, а я врач. Нам привезли его в травмированном состоянии».
