Советско-польские переговоры 1918–1921 гг. и их влияние на решение белорусского вопроса - [33]

С 2 по 9 августа 1920 г. в Риге проходили встречи торгового представителя РСФСР в Латвии Я. С. Ганецкого и члена советской делегации на советско-латышских переговорах И. Л. Лоренца с М. С. Коссаковским и В. Каменецким. На самом деле, на отмеченных переговорах Коссаковского – Ганецкого в августе 1920 г., кроме главного вопроса обмена заложников, гражданских военнопленных, поднятого еще на беловежско-микошевичском этапе советско-польских переговоров в июле-ноябре 1919 г., советской стороне было предложено обсудить «другие» спорные вопросы. Однако положительных результатов эти встречи не имели [5].

Советское руководство стремилось через налаживание рижских встреч М. С. Коссаковского с Я. С. Ганецким 2–9 августа 1920 г. достигнуть непосредственного взаимопонимания с Польшей, обходя английское посредничество и вероятность созыва Лондонской конференции. Кроме этого, встречи послужили действенным средством сообщения польской стороне основных пунктов мирной советской программы, которая была предложена Великобритании через посредничество Л. Б. Каменева и М. М. Литвинова. Также, неофициально, обе стороны озвучили проект разграничения интересов: Польша должна высказать свою заинтересованность по отношению территории и дальнейшей судьбы Украины, а Советская Россия в свою очередь – территориями Литвы и Беларуси. Эта формула разграничения была повторена на неофициальных встречах К. X. Данишевского и К. Б. Радека с Н. Барлицким и Л. Альтбергом во время барановичско-минского этапа советско-польских переговоров (июль-сентябрь 1920 г.), и первоначально рассматривалась как возможный вариант мирного урегулирования на секретных встречах А. А. Иоффе с Я. Домбским в начале октября 1920 г. в Риге.

Когда 17 августа 1920 г. в Минске начались мирные переговоры между РСФСР и Польшей, ситуация на фронте уже изменилась в пользу Польши (16 августа 1920 г. польскими войсками был прорван участок фронта, который удерживался Мозырьской группой). Советская делегация не сразу поняла масштабы трагедии. На втором заседании мирной конференции советская делегация, которая выступила от имени РСФСР и УССР, заявила о признании советскими республиками независимости и самостоятельности Польской республики, праве польского народа самостоятельно определять форму государственной власти и отказе от каких-либо контрибуций с Польши. Одновременно, польской делегации были предъявлены самые невыгодные условия мира, подготовленные во время успешного наступления: разоружение польской армии, сокращение ее количественного состава до 50 000 человек, создание вооруженной рабочей милиции. Польская делегация хорошо знала ситуацию на фронте, поэтому принимать такие условия мира не собиралась, объявила их «условиями капитуляции».

Белорусский вопрос возник на конференции в связи с предложением советской делегации провести восточную границу по линии Керзона, с отступлением в пользу Польши в районе Белостока и Холма. В ответ польская делегация обратила внимание на то, что «польский элемент простирается далеко за линию, предложенную советской делегацией», и что она практически полностью совпадает с линией раздела Речи Посполитой в 1795 г., поэтому оскорбляет национальные чувства поляков [313, s. 15]. В развитии дискуссии о судьбе восточных кресов, Я. Домбский, руководитель польской делегации, подчеркнул факт признания польским руководством в лице Ю. Пилсудского права на самоопределение народов Литвы, Украины и Беларуси, и это при том факте, что Польша владела «несомненными историческими правами» на эти территории и могла бы «их присоединить без проблем» [414, s. 5].

На это председатель российско-украинской делегации К. X. Данишевский заметил, что ссылка польской делегации на «исторические права» означает, что Польша считает себя «наследницей грабежей» шляхетской Польши XV–XVIII вв. и желает снова надеть кандалы на рабочих Украины, Беларуси, Литвы и Латгалии, где польское население представлено исключительно помещичьим классом. Тем не менее, Я. Домбский настаивал на том, чтобы интересы польского населения учитывались при решении судьбы этих территорий, также напомнил о январских обещаниях советской стороны не переходить линии Дрисса – Дисна – Полоцк – Борисов [80, с. 308–311].

23 августа 1920 г. на третьем заседании мирной конференции в Минске была озвучена польская декларация, которая стала своеобразным ответом на мирную программу, представленную российско-украинской делегацией. В ней польская сторона обвинила советское руководство в нежелании признать независимость и суверенность Польского государства, в проведении агрессивных действий, которые были направлены на установление протектората России над Польшей, как во времена Петра I и Екатерины II. Намерения советской стороны осуществить редукцию военных единиц польской армии характеризуются как проявления империализма, так как следом не происходит сокращение количества Красной Армии. Советские мирные предложения называются «условиями победителя, который не имеет право осуществлять диктат» [80, с. 319]. Кроме этого польская делегация предложила отказаться от взаимной выплаты расходов по польско-советской войне 1919–1920 гг. В качестве линии разграничения между сторонами была предложена линия, которая является исторически обоснованной, при учете интересов польского элемента, а не та, которая почти полностью совпадает с линией третьего раздела Речи Посполитой. Народам, проживающим между Польшей и Россией, предусматривалось предоставить право на демократическое самоопределение, правда, не указывалось каким образом оно будет реализовано. Настаивала исключительно на двусторонней демобилизации, против создания рабочей милиции и передачи части своего вооружения советской стороне.