Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне - [106]

В сине‑розовых лучах.

Чучело седого филина

Не пугается обид,

Но, булавкою пришпилена,

Бабочка еще дрожит…

Что ж, кончай развоплощение,

Костюмерше крылья сдай.

Это смерть, но тем не менее

Все-таки дорога в рай.

Выходи в дорогу дальнюю,

Вечер шумен и игрист,

На площадку танцевальную,

Где играет баянист.

1940^{502}

503. Танец души

А.Р.

В белых снежинках метелицы, в инее,

Падающем, воротник пороша,

Став после смерти безвестной святынею,

Гибко и скромно танцует душа.

Не корифейкой, не гордою примою

В милом балете родимой зимы —

Веет душа дебютанткой незримою,

Райским придатком земной кутерьмы.

Ей, принесенной декабрьскою тучею,

В этом бесплодном немом бытии

Припоминаются разные случаи —

Трудно забыть похожденья свои.

Всё — как женилась, шутила и плакала,

Злилась, старела, любила детей, —

Бред, лепетанье плохого оракула,

Быта похабней и неба пустей…

Что перед этой случайной могилою

Ласки, беседы, победы, пиры?

Крепкое Нечто с нездешнею силою

Стукнуло, кинуло в тартарары.

В белом сугробе сияет расселина,

И не припомнить ей скучную быль —

То ли была она где-то расстреляна,

То ли попала под автомобиль.

Надо ль ей было казаться столь тонкою,

К девам неверным спешить под луной,

Чтоб залететь ординарной душонкою

В кордебалет завирухи ночной.

Нет, и посмертной надежды не брошу я,

Будет Маруся идти из кино —

Мне вместе с предновогодней порошею

В очи ее залететь суждено.

1941^{503}

504. Вальс Грибоедова

А. Р.

«Карету мне! Карету!»

Завтра вечером в восемь часов

Заверну я к тебе попрощаться.

Ясен ум. Чемодан мой готов,

Завтра я уезжаю, как Чацкий.

Будет поезд греметь и качаться, —

Подвижной, неустойчивый кров.

Что сказать? Молви мне: «Будь здоров!»

Завтра я уезжаю, как Чацкий.

Кем я стану во мнении дам,

В завидущих глазах старушонок?

Не к лицу мне идти по следам

Душ кривых и сердец устрашенных.

Вот твой голос — он полон и звонок,

Вот твой облик, присущий пирам,

Говорливому множеству драм

Душ кривых и сердец устрашенных.

Ну, а я от живой мелюзги,

От приморского скучного сада,

От сердец, где не видно ни зги,

От тоски сведенборгова ада

Уезжаю — и плакать не надо.

В ресторанчике зарево вин,

Ходят воры и врут златоусты.

Я гулял и заметил один

Уголок оскорбленному чувству.

Шел снежок, не спеша и не густо…

Елки в святости зимних седин…

И трудящийся рыл гражданин

Уголок оскорбленному чувству.

Но до этого мне далеко…

От любви умирают не часто.

Балерина в телесном трико

Даст мне ручку белей алебастра.

Даст мне нежную ручку — и баста!..

Предрассветных небес молоко,

Дальний вальс утихает легко…

От любви умирают не часто.

1941^{504}

505. Танец медведя

А.Р.

Перьям и белым страницам, кистям и просторным полотнам,

Нет, не завидую я, хоть участь свою и кляну.

В мире животных я стал неизящным животным.

Бурым медведем сижу я в дурацком плену.

В старом Париже я был театральным танцором.

Жил небогато, был набожен, сыт и одет…

Склокам актерским конец… Конец оркестровым раздорам —

Хитрый Люлли сочинил королевский балет.

Я танцевал в эти годы красиво и ловко,

Был на виду у придворных скучающих дам.

Ты мне была несравненной партнершей, чертовка,

Я и теперь тебе сердце медвежье отдам.

Помню я всё: как тебя увозили в карете,

В белой карете с опасным и громким гербом.

Помню, как ты возвратилась ко мне на рассвете…

Но почему-то не помню, что было потом.

Ты ли меня беззаветным враньем утомила,

Сердце ль мое разорвалось от горя любви…

Прутьями клетки моя обернулась могила,

Силы бессмертные мне повелели — живи!

Смотрят меня пионеры, студенты, зеваки,

Мужние жены мне черствые булки суют,

Натуралисты вторгаются паки и паки

В зоологический мой безлюбовный приют.

Изредка только под модной ужимкою шляпы,

Мнится, узнал я сиянье трагических глаз,

И поднимаюсь тогда я на задние лапы,

И начинаю забавный и жалобный пляс.

1941^{505}

506. Ничто

Ничто… Пусть пролегло оно

Для любопытства грозной гранью…

Пусть бытие его темно

И заповедано сознанью.

Истлел герой — возрос лопух.

Смерть каждой плоти плодотворна.

И ливни, оживляя зерна,

Проходят по следам засух.

1941. Керчь^{506}

СТИХИ НЕИЗВЕСТНЫХ ПОЭТОВ

507. «Мой товарищ, в предсмертной агонии…»

Мой товарищ, в предсмертной агонии

Не зови ты на помощь людей.

Дай-ка лучше согрею ладони я

Над дымящейся кровью твоей.

И не плачь ты от страха, как маленький,

Ты не ранен — ты только убит.

Я на память сниму с тебя валенки.

Мне еще воевать предстоит.^{507}

508. «Я вернусь еще к тебе, Россия…»

Я вернусь еще к тебе, Россия,

Чтоб услышать шум твоих лесов,

Чтоб увидеть реки голубые,

Чтоб идти тропой моих отцов.

Не был я давно в густых дубравах

И не плыл по глади русских рек,

Не сидел под дубом величавым

С синеокой — другом юных лет.

Но я каждый день и миг с тобою,

И лишь дрема веки мне смежит,

Я иду с подругой дорогою

Тропкой, что у озера лежит…

Я как сын люблю тебя, Россия,

Я люблю тебя еще сильней, —

Милые просторы голубые

И безбрежность всех твоих морей!

Я вернусь еще к тебе, Россия,

Чтоб услышать шум твоих лесов,

Чтоб увидеть реки голубые,

Чтоб идти тропой моих отцов.^{508}

509. Незабываемое

Пройдут года. Мы станем стариками,

Падет на лоб волос седая прядь,

Но будем мы дрожащими руками

Страницы жизни прожитой листать.

Не раз огнем жестоким загорятся

Глаза бойца, и судорога сведет

Ладонь в кулак, ему уж не разжаться,