Совет юстиции - [16]

Тогда он сильными руками раздвинул их, отступил на шаг и бросился на дверь с разбега. Дверь с грохотом отлетела в сторону.

Из всех запертых в столовой лишь женщина из Граца сохранила спокойствие. Она стояла у стола, почти касаясь ногой адской машинки, и ей казалось, что она всем телом своим ощущает каждое зловещее движение смертоносного механизма. Но тут Старкье схватил ее своими огромными ручищами и бросился вместе с ней в узкий коридор. Он не отпускал ее до тех пор, пока они не оказались в безопасности на улице.

Прохожие, которым в это время случилось оказаться на этом месте, увидев беспорядочно высыпавшую из дома компанию и почувствовав что-то неладное, тут же окружили их.

— Что, что там было? — зашептал Франсуа, но Старкье лишь зарычал и отодвинул его в сторону.

Он окликнул проезжавшее мимо такси, усадил в него девушку, прокричал адрес и тоже сел рядом с ней.

Когда автомобиль стремительно унесся, оставшиеся на улице члены Внутреннего комитета растерянно переглянулись. Дверь в дом они оставили широко раскрытой, в прихожей было видно мерцающий газовый рожок.

— Нужно уходить! — вскричал Бартоломью.

— Но там же бумаги… Документы! — воскликнул Франсуа, всплеснув руками.

Бартоломью стал лихорадочно соображать.

Действительно, нельзя было допустить, чтобы документы, которые находились в этом доме, попали в чужие руки. Насколько ему было известно, в них эти сумасшедшие не раз упоминали и его имя. Он не был трусом, но ему понадобилось собрать все свое мужество, чтобы решиться вернуться обратно в комнату, где тикала загадочная машинка в черной коробке.

— Где они? — быстро спросил он.

— На столе, — совсем тихо, чуть ли не шепотом ответил Франсуа. — Mon Dieu![5] Вот беда!

Но англичанин уже не слушал его. Он перемахнул через три ступеньки крыльца и оказался в прихожей. Двумя прыжками он подскочил к распахнутой двери гостиной. Еще шаг — и вот он уже у стола и снова слышит устрашающее тиканье. Бартоломью бросил один быстрый взгляд на стол, потом на пол и в считанные секунды снова выбежал на улицу.

Там его ждал Франсуа. Остальные члены Внутреннего комитета исчезли.

— Бумаги? Где бумаги?! — взволнованно воскликнул француз.

— Пропали, — мрачно процедил Бартоломью.

Менее чем в ста ярдах от них в это же самое время проходило другое собрание.

— Манфред, — неожиданно произнес Пуаккар (до этого разговор ненадолго прерывался), — а не стоит ли пригласить нашего друга?

Манфред улыбнулся.

— Вы имеете в виду милейшего мистера Джессена?

Пуаккар кивнул.

— Пожалуй, стоит, — спокойно ответил Манфред. — Если честно, я сомневаюсь, что дешевый будильник в коробке из-под печенья убедит членов Внутреннего комитета… А вот и Леон.

В комнату вошел Гонзалес и стал неторопливо снимать пальто.

Тут они увидели, что рукав его фрака порван, а одна ладонь кое-как перевязана носовым платком со свежим пятном крови.

— Стекло, — коротко пояснил Гонзалес, увидев вопросительный взгляд Манфреда. — Мне пришлось карабкаться по стене.

— Как прошло?

— Отлично, — ответил Гонзалес. — Он разбежались, как овцы. Мне осталось лишь войти и забрать весьма любопытные документы, в том числе перечень вынесенных ими приговоров.

— Что Бартоломью?

Гонзалес усмехнулся.

— Он испугался меньше остальных. Даже вернулся за бумагами.

— И что, он…

— Думаю, да, — слегка кивнул Леон. — Я заметил, что, спасаясь, он оставил на столе черное зерно… Так что мы, надо полагать, увидим красное.

— Что ж, это упрощает дело, — рассудительно заметил Манфред.

Глава V Совет юстиции

Среди знакомых Лодера Бартоломью был один угандийский фермер. И нет ничего примечательного в том, что англичанин вдруг вспомнил о существовании своего друга и о его приглашении провести зиму в этой части Африки, хоть оно и было сделано три года назад. У Бартоломью был любимый клуб. Во всех лучших справочниках он завуалированно именовался «клубом любителей общения, литературы и театра», но люди знающие называли его более коротко: «ночной клуб». Надо сказать, что какой-нибудь забредший сюда любитель изящной словесности и литературы обнаружил бы здесь разве что пару-тройку еженедельных газет, «Таймс» да подборку бесплатных расписаний движения транспорта. Но этого оказалось достаточно, чтобы Бартоломью смог узнать, как быстрее всего можно покинуть страну. Утром в Лондоне можно было сесть на катер и догнать (через Бриндизи и Суэц) германское судно, которое за две недели доставит его в Уганду.

Ему это показалось самым правильным решением.

По правде говоря, Красная сотня становилась слишком серьезным делом. У него появилось чувство, будто его начали подозревать, и что прекращение его неограниченного финансирования уже не за горами. По крайней мере, это ему уже давно было ясно, и он заранее продумал план действий на такой случай. Что касается «Четверых благочестивых», пусть с ними Меншиков разберется. Это тоже своего рода предательство, но одним меньше, одним больше — невелика разница. Листая страницы «Брадшо»[6], он мысленно представил себе свое положение. Наличными у него было жалких фунтов семьсот, долгов он в расчет не брал, поскольку мысль о том, чтобы погасить их, ему никогда не приходила в голову. Значит, семьсот фунтов… красное зерно и Меншиков.