Совет юстиции - [14]

Он обвел взглядом собравшихся и улыбнулся.

— Предприимчивый человек, товарищи… Он очень искусно помешал нам добраться до его хозяина… Я выражу общее мнение, если скажу: смерть?

— Смерть! — ответил тихий хор голосов.

Бартоломью, изменник и аферист, сказал это механически, не задумываясь. Его совершенно не трогало, что благородный человек приговаривался к смерти лишь за то, что честно исполнял свой долг.

Палец Старкье опустился чуть ниже.

— Маркиз де Санто-Страто, личный секретарь принца Эскуриальского.

Ответ был тот же:

— Смерть!

Один за другим читал он имена, время от времени перемежая их описанием злодеяний названного человека.

— А вот Хендрик Хауссманн, — он постучал пальцем по бумаге, — из берлинской тайной полиции. Он уже давно не дает нам покоя. Опасный человек. На его счету арест и наказание одного из наших товарищей.

— Смерть, — привычно отозвался комитет.

Оглашение всего списка заняло полчаса.

— Теперь следующий вопрос, — сказал Старкье.

Члены комитета беспокойно заерзали на своих местах, поскольку именно этот вопрос занимал каждого из них больше всего.

— Товарищи, мы были преданы, — продолжил председатель, и в голосе его уже не было слышно той твердости и холодной уверенности, которая звучала до сих пор. — Существует организация… реакционная по своему характеру… которая поставила перед собой цель расстраивать все наши планы. Эта организация каким-то образом узнала о нас все. — Недолго помолчав, он продолжил: — Сегодня утром я получил письмо, в котором меня называют главой внутреннего комитета и угрожают смертью. — Он снова немного помолчал. — Письмо подписано: «Четверо благочестивых».

Это сообщение было встречено гробовым молчанием… Молчанием, которое привело его в полное недоумение, потому что, хоть он и испытал настоящее потрясение, получив то письмо, в душе Старкье с восторгом предвкушал, какую бурю вызовет это сообщение у его соратников. Впрочем, причина загадочного молчания довольно скоро прояснилась.

— Я тоже получил письмо, — негромко промолвил Франсуа.

— И я.

— И я.

— И я.

Лишь Бартоломью не подал голоса. Никто ему ничего не сказал, но он буквально почувствовал подозрение во взглядах, которые устремились в его сторону.

— Я писем не получал, — сказал он, легко рассмеявшись. — Только вот это.

Он порылся в кармане жилета и достал два кофейных зерна. В них не было ничего необычного, кроме того что одно из них было покрашено в красный цвет.

— Что это значит? — настойчиво произнес Старкье.

— Не имею ни малейшего представления, — пренебрежительно улыбнулся Бартоломью. — Их прислали мне в коробочке, маленькой, как для ювелирных изделий. Никаких писем или записок к ним не прилагалось.

— Но что это означает? — настаивал Старкье. Все вытянули шеи, пытаясь получше рассмотреть зерна. — Это должно быть что-то важное… Думайте.

Бартоломью зевнул.

— Лично я не знаю, что это может означать, — беззаботно проронил он. — Ничего важного в моей жизни не связано ни с красными, ни с темными зернами, насколько я…

Вдруг он замолчал, и все увидели, как лицо его сначала побагровело, а потом сделалось совершенно белым, как бумага.

— Что? — спросил Старкье, и в его голосе послышались тревожные нотки.

— Сейчас, — пробормотал Бартоломью и взял дрожащими пальцами красное зерно.

Он долго крутил его перед глазами, собираясь с мыслями. Он не мог всего объяснить и прекрасно это осознавал.

Если бы только он раньше понял смысл этого послания, что-нибудь можно было придумать, но сейчас, когда на него устремлены шесть пар подозрительных глаз и когда он уже выдал свое замешательство, тянуть с ответом было не в его интересах.

Он должен был выдумать какую-нибудь правдоподобную историю.

— Много лет назад, — начал он, с трудом сдерживая дрожь в голосе, — я состоял в организации, подобной нашей, и… среди нас нашелся предатель. — Капитан уже придумал, что скажет дальше, поэтому немного успокоился, голос его окреп. — Предателя разоблачили, и судьбу его должно было решить голосование. За смерть и за жизнь проголосовало одинаковое количество людей, и мой голос, поскольку я был председателем, должен был стать решающим. Красное зерно означало жизнь, а черное — смерть. Я проголосовал за смерть.

Увидев, какое впечатление произвела его вымышленная история, он решил развить ее.

— У меня есть причины полагать, что этим поступком я нажил себе множество врагов. Один из них, скорее всего, и прислал мне это напоминание.

Он облегченно вздохнул, когда увидел, что подозрительно нахмуренные лица постепенно начинают проясняться. Но вдруг…

— А тысяча фунтов? — спокойным голосом произнес Старкье.

Никто не заметил, как Бартоломью закусил губу, потому что в тот миг, когда прозвучал этот вопрос, он поглаживал свои мягкие черные усы. Все только заметили, как он вполне правдоподобно изображая удивление, поднял брови.

— Тысяча фунтов? — озадаченно переспросил он, а потом рассмеялся. — А, понятно, значит, и вы слышали эту историю… Мы узнали, что именно столько получил этот иуда за то, что предал нас… Эти деньги мы конфисковали на нужды общества… Это было справедливо! — с глубоким убеждением воскликнул он.