Тут прораб совсем растерялся, заявил, что он будет жаловаться в райком и ещё куда-то, но Мих-Мих повернулся и ушёл.
А перед уходом украдкой подмигнул Тимке. В самом деле подмигнул! Чуть-чуть. Краешком глаза. Или это мне только показалось? Вообще-то не такой человек наш директор, чтобы ученику подмигивать.
Ну, ушёл директор, прораб у себя в «крепости» скрылся, а тут машины стали подкатывать — с раствором, с какими-то бочками, с песком. Все грузовики до единого мы завернули и в объезд пустили. Шофёры уж не очень-то и сопротивлялись.
До самого конца рабочего дня мы дежурили.
Уже в сумерках идём мы с Тимкой домой, а я говорю:
— Как бы он в самом деле не наябедничал?
Тимка промолчал. Но я-то видел, что и он встревожен. Когда уже подошли к дому, он сказал:
— А всё-таки мы его допечём. Из принципа!..
Назавтра после школы мы опять взяли плакат и пошагали на стройку.
Пришли и остановились удивлённые. Наш «заслон» больше не требовался.
Там, где через сквер меж деревьями шла глубокая колея, теперь был воткнут шест с надписью: «Проезд закрыт».
Стрелка показывала, как делать объезд. Досок, сваленных на траве, не было. Не было и кирпичей и груды строительного мусора. Когда успели всё это убрать? Ночью? Или рано утром?
— Интересно, — сказал я Тимке. — Звонил прораб в райком? Или нет?
Тимка пожал плечами.
— А может, всё наоборот? — вслух подумал я. — Может, прораба там взгрели? То-то он нынче такой паинька!
Тимка опять пожал плечами.
— А может, не звонил? Сам, так сказать, осознал?
— Во-во! Под давлением общественности! — подмигнул Тимка, и все вокруг заулыбались.
* * *
После этого случая ребята уже не очень-то смеялись над Тимкой, когда он попадал в очередную историю. А когда и посмеивались, обязательно кто-нибудь состроит серьёзное лицо и, приставив палец ко лбу, как это делала Валя, скажет:
— А всё-таки в Тимофее Горелых есть что-то такое… государственное…
С тех пор его перестали дразнить «курицей» и «историческим ребёнком», а часто звали «государственный Тимка».
