Совершенно не обязательные смерти - [77]

– Коллинзы тоже ищут Кэтлин, – говорит мама, просматривая сообщения. – И Шэнноны. Брайан всех собрал.

Фонари, телефоны, светильники. Я бы сочла это зрелище красивым, если бы не мрачный повод. У нас с собой тоже фонарь и телефон, хотя мои глаза уже привыкли к темноте. Чем туже сворачивается в узел желудок, тем четче я вижу все вокруг, в том числе и мамино лицо, наполовину освещенное, наполовину спрятанное в тени. Я почти могу разглядеть ее череп, проступающий сквозь кожу. Когда она успела так исхудать? Это место словно объедает плоть с костей.

– Ты… что-нибудь почувствовала? – спрашивает мама.

– Нет. О чем ты? – Я кошусь на нее с подозрением.

– Ты, наверное, слышала, что между близнецами существует особая связь. Если один попал в беду, другой может это почувствовать. Когда умер отец, у тебя случилась истерика. Ну ты помнишь.

Тяжело вздохнув, я решаю промолчать, хотя очень хочется ей ответить. Значит, сначала мама убирает обереги из-под кроватей, называя мое поведение странным и нездоровым, а теперь мои «причуды» вдруг оказываются полезными! Что ж, я это запомню. И злость тоже приберегу на потом. Она мне пригодится. А сейчас я должна найти сестру. Выполнить свою работу.

Я молюсь убитым девочкам, взываю к ним, словно к божествам: «Пожалуйста, помогите. Аманда Шейл и Бриджит Ора! Помогите мне уберечь сестру от опасности».

Лес вокруг шевелится. Я вдыхаю терпкий ночной воздух: он пахнет травой и землей. Будь я лисой, нашла бы Кэтлин по запаху. Хищники могут долго идти по следу своих жертв. Я вспоминаю долговязую фигуру Лона под окном ее спальни. Горностаи завораживают кроликов своим танцем, мельтешат у них перед глазами, усыпляя бдительность, а потом вонзают острые зубы в спину.

Кровавое безумие. Вкус крови.

Нервно сжимаю пальцы. Глажу спрятанную в кармане сферу, напоминающую мраморный шарик. Будь я вороном, взлетела бы над лесом и отыскала бы Кэтлин. Моим чувствам не хватает остроты. А мне нужно отыскать иголку в стоге сена. Даже не так. Иголка хотя бы блестит. А вокруг меня сплошная темнота, и мне страшно. Мама дышит часто, прерывисто, еще чуть-чуть – и паника захлестнет ее с головой. Мы должны двигаться, должны найти нашу Кэтлин. Где же ты, близняшка? Зачем влюбилась в чудовище?

Хелен и Аманда. Нора. Бриджит. Как долго Лон обитает здесь и выдает себя за Лона? Уна сказала, что местные не задают вопросов, просто принимают друг друга. Но некоторое зло нужно искоренять.

На меня вдруг снисходит озарение. Едва не всхлипнув от облегчения, поворачиваюсь к маме:

– Возвращаемся в замок. Нужно кое-что взять.

Я не спрашиваю разрешения. Оно мне больше не требуется. Мама что-то говорит в ответ, но я уже не слышу, потому что бегу к жилищу Маму. Подмороженная тропинка хрустит под ногами.

Я знаю, что мне придется за это заплатить. Не успев войти в дом, я уже вижу нужные банки, жидкости, порошки, листья. Это всего лишь предчувствие, и оно может меня обмануть. Я толкаю дверь, и порез, оставленный на ладони острым камнем, расходится, отдавая немного крови. Дверь принимает ее – и пускает меня внутрь.

– Принеси соль, которую ты забрала из комнаты Кэтлин. Желтую пачку! – кричу я маме.

Она открывает рот, смотрит на меня и закрывает.

– Делай, что я говорю, если хочешь вернуть Кэтлин.

Я веду себя как настоящая ведьма. Словно другая сторона моей личности встала у руля. Та, что старше и знает, что делать. Бросаю на маму сердитый взгляд, и она молча подчиняется. Я не позволю ему забрать Кэтлин. Она моя сестра. Она моя. Мы выросли в одной утробе, а это что-нибудь да значит.

Мама поднимается по лестнице в замок. Я стараюсь отрешиться от звука ее шагов и сосредоточиться на деле. Открываю банку с прозрачной жидкостью, насыпаю немного зеленого порошка. Кажется, это перемолотый шалфей. Я не уверена. Одну руку все время держу в кармане и глажу, глажу иссиня-черный шарик. Если бы Маму была здесь… Если бы она согласилась помочь…

На лестнице снова слышатся шаги. Мама стучит в дверь. Я открываю. Она раскраснелась, дыхание сбилось. Молча протягивает мне соль. Мама как будто не здесь.

Я высыпаю соль в банку и принимаюсь помешивать.

Мамино лицо становится пепельно-серым.

– Я не хочу волноваться за вас обеих, – говорит она, но я смотрю на нее так, что продолжать мама не решается.

А я тем временем залезаю в банку правой рукой и рисую маску вокруг глаз. Потом достаю сухой лист из кармана сумки, кладу его на стол и приступаю к делу.

Зачерпнув ладонью смесь из банки, втираю ее в глаза. Жутко щиплет, жжет и колет, но все мое нутро твердит, что я поступаю правильно. Мама в ужасе ахает. Она дышит, как затравленный кролик.

– Мэдлин! – зовет она. – Мэдлин! – А потом принимается повторять имя моего отца, как молитву: – Том. Том. Том. Мой Том. Мой Том. Ты же обещал… Это случилось. О нет, нет, нет…

– Мама! – рявкаю я. – Сейчас не время!

Она ловит мою руку и сжимает, словно в тисках. Я надеюсь, что силы, текущей через меня, хватит и на мамину долю.

– Тише, – прошу я.

Меня словно тянет куда-то. Смотрю на сухой лист, распластанный по столу. Я ослепла, но что-то появляется в поле моего зрения. Мои кровеносные сосуды переплетаются с прожилками листа, образуя маленькую карту. Я моргаю. Это выжжено на мне. Хватаю лист. В животе нарастает какое-то чувство – болезненное, но вместе с тем будоражащее.