Совершенно не обязательные смерти - [74]

– Мэдлин, – говорит она.

Я шепчу что-то в ответ. Ловлю ее вздохи. Чувствую, как ее плечи напрягаются и опадают. Как ее грудь прижимается к моей. Глажу ее нежную влажную кожу.

Уна снова произносит мое имя. И отстраняется.

Ненавижу этот глупый мир за то, что он вторгается в мою жизнь.

– Не думаю, что нам стоит делать это.

Я смотрю на Уну: волосы растрепались, глаза блестят. Кажется, я смогла хоть немного развеять ее меланхолию. Своими собственными руками. Пусть и ненадолго.

– Почему? – спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.

– Понимаешь… – начинает она и замолкает. Видимо, подбирает правильные слова. – Ты можешь стать мне хорошей подругой. Даже лучшей. И еще ты очень красивая. И мне понравилось то, чем мы сейчас занимались. Но… чего-то не хватает. Я сама не знаю чего. Но я не могу в тебя влюбиться. Между нами нет того, из чего зарождается любовь…

Говоря это, Уна играет с моими волосами. У нее очень ласковые руки. Я чувствую, как в груди растет тяжелый ком отчаяния. А ее губы произносят слова «я», «ты», «прости»… В хижине повисает тишина. Я не представляю, что тут можно сказать.

– Значит, я красивая. И хорошая подруга. И ты меня хочешь. Но этого недостаточно.

– Звучит странно, когда ты это говоришь, – улыбается Уна. – Но здесь и здесь… – она прикладывает руку к животу, а потом к сердцу, – чего-то не хватает. И я не могу заставить это появиться.

– Может, просто слишком мало времени прошло после расставания с Клодин? – спрашиваю я, ненавязчиво поглаживая ногу Уны, обтянутую мягкой джинсой.

Внутри нарастает паника. Мне невыносима мысль о том, что придется от всего отказаться теперь, когда я только распробовала.

– Не исключено. Я не знаю. Может, мне на роду написано влюбляться в тех, кто не ответит на мои чувства, – вздыхает Уна.

«Мне, видимо, тоже, – мрачно думаю я. – Потому что я люблю тебя».

– Родители все время ссорятся, – тем временем продолжает Уна. – Из-за меня. И мне страшно. Я поэтому не ходила в школу несколько дней. Дома было совсем плохо. А тут еще Клодин… Знаешь, когда все разом наваливается, я словно теряю контроль над своей жизнью. Никуда не хожу, только плаваю, плачу и сплю…

– Уна, мне очень жаль, – говорю я. – Надеюсь, ты знаешь, что я всегда готова тебе помочь. И необязательно, чтобы все было как сегодня. Мы друзья и останемся ими, даже если дальше у нас не зайдет.

– Хотела бы я быть нормальной, как ты. – Уна шмыгает носом. – Я думала, после переезда станет легче, но ничего не изменилось.

– Но я не нормальная! – возражаю я. – Я столько всего держу в себе и никому не рассказываю! Например, о том, кто мне нравится, или о том, на что я способна. Маму…

Внезапно секреты, накопленные в Баллифране, прорывают плотину молчания и выплескиваются из меня неудержимой волной. Я говорю о предложении, которое сделала мне Маму, о том, что мы видели в лесу. О совете держаться настороже. О Лоне и Кэтлин. На протяжении всего монолога Уна молчит, только держит меня за руку и ласково гладит ладонь подушечкой большого пальца.

– Прости, – вздыхаю я, когда поток откровений наконец иссякает. – Ты хотела поделиться своими проблемами, а я вместо этого вывалила на тебя свои.

– Все в порядке. – Уна смотрит на меня, и я снова тону в глубине ее глаз. Моргаю, чтобы сбросить наваждение, и отворачиваюсь. – Я должна тебе кое-что сказать. Дар есть не только у тебя. Почти все в Баллифране обладают необычными способностями. Это их собственный странный способ выживания…

Выражение ее лица крайне серьезное. Для него идеально подошло бы французское слово «grave». Оно похоже на английское «grave» – «могила». Наши руки до сих пор соприкасаются, а между головами меньше дюйма свободного пространства.

– Моя странность в том, что мне нужна вода. Не так, как остальным людям. Я спокойна, только когда нахожусь в воде. Она – часть моего существа… – Уна поднимает на меня глаза, в омутах радужки танцуют серебряные рыбки. – Я люблю ее, и без нее я умру, но людям это сложно объяснить. Им тяжело понять, что я другая. Вот почему мы сюда переехали. Чтобы обрести свободу. И оказаться среди тех, кто нас понимает. Отец вернулся к своей семье, а мама – к воде. Она такая же, как я.

Я не знаю, что сказать, как реагировать на подобные признания.

– Кто ты? – спрашиваю я.

– Лесбиянка, – отвечает она, и мы покатываемся со смеху. Потом Уна сворачивается в клубочек и заглядывает мне в лицо: – Знаю, ты не об этом спрашивала. Но по сути похоже. Людям не нравятся многие стороны моей личности: то, как я выгляжу, кого люблю. И мои отношения с водой. Я попробую… Мой отец, он… немного похож на Коллинзов. Иногда он превращается в злобное существо. Когда он познакомился с мамой, ему пришлось нелегко. Обе семьи были против их союза. А потом… Жизнь не похожа на сказку, свадьбой все не заканчивается. После победы нужно жить, и любить, и беречь свою любовь. Боюсь, с этим он не справляется.

– А твоя мама?

– Она… Ей вода нужна даже больше, чем мне. Вдали от воды она по-настоящему страдает.

– Ничего себе, – бормочу я. Не самый красноречивый ответ, но что вообще говорят, когда слышат такое?

– Ага, – вздыхает Уна. – Для меня это тоже непросто. Я бы хотела быть обычной.