Сотвори себя - [7]

А Лиду он отвоюет. Станет книжки читать, а то и учиться пойдет. Для нее ничего на свете не пожалеет. Разоденет ее. Уж каких только платьев ей не накупит! Пусть пылают цветы на них ярко-ярко! Люди будут смотреть и с завистью говорить: «То пошла жена Гришки Жгуры. Вот так надоть любить и уважать жену. Учитесь, мужчины!»

Но жизнь распорядилась по-иному, повела их своим путем.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Долго подкрадывалась зима и вдруг навалилась на Крутояровку всей своей тяжестью.

Землю покрыло толстым панцирем льда. Плохо подкованные кони не могли удержаться на ногах, скользили и падали на ровном месте, а волы беспомощно раскорячивались… Люди ворчали, чертыхались, роптали на ужасную погоду: «Ведро воды трудно принести от колодца».

Вскоре разыгралась шальная метель. Снежная буря бушевала, ревела над Крутояровкой. Из какой-то необозримой дали, неизмеримой бездны валил густой и лохматый снег. Заметало, заносило улицы, землянки, поля. Вьюга набивала снегом глубокие колодцы, а мороз свирепо цементировал…

Семь дней и семь ночей бесновался ураган: такого и старожилы не помнили. Но успокоился наконец. Яркое ослепительное солнце выглянуло из-за косматых туч, будто желало с высоты поглядеть на Крутояровку, на снеговую белую пустыню, на которой нагромоздились причудливые терема.

Рано утром Лида поднялась с постели, принялась растапливать печь: ветер выдул все как есть тепло из горницы. Мороз выгнал из каморки и Григория.

— Берешь меня в свою компанию?

Лида промолчала, словно и не к ней обращался муж. Ее обычно синие яркие глаза теперь не выражали ни озабоченности, ни удивления: как это он, Жгура, соизволил первым заговорить…

Осунувшееся, побледневшее и какое-то потухшее лицо жены сохраняло неистребимую привлекательность и красоту. Изящный прямой нос, полные, сочные губы, всегда пылавшие жаром, белые льняные косы, таких нигде и никогда не видывал он, высокий чистый, как у греческих богинь, лоб, два полукруга черных бровей…

— Снега насыпало выше окон. Пытался открыть дверь веранды — не поддается, — льстиво затараторил он. Вернулся в каморку и принес оттуда потертые валенки и старую мешковину. Разодрал ее на два больших куска. Затем присел на маленький стульчик, покряхтел, пробубнил себе под нос что-то веселенькое и стал старательно наворачивать портянки на холодные ноги.

Лида не обращала на него внимания.

— Неплохо было бы, чтобы женушка портянки над огнем подогрела, но ладно… У меня еще и своего тепла достаточно… Водится в запасе! — говорил, рассчитывая, что эта шутка с намеком расшевелит ее.

Жгура не раз уже ловил себя на мысли, что соскучился даже по видимости семейного благополучия… Ему было приятно, что в печке потрескивает, дразнится длинными языками огонь, что жена копошится здесь рядом, что собой заполнила остуженную горницу. Посматривал, как она ловко чистит картофель. Все это радовало и вселяло надежду.

— Набрось на себя одежонку потеплее… Простудишься! Хата ведь еще не нагрелась. — Взял на лежанке овчинную безрукавку: собственноручно скроил ей из дырявой отцовской дубленки плотную жилетку.

— Я у огня, мне не холодно, — спокойно отвела его руку она.

— Я выйду да прорублю проходы во дворе, задам корму скоту. — Напялил на себя засаленный бушлат, натянул заплатанные рукавицы. Надвинул шапку-ушанку на лоб. Серые глаза хищновато сверкнули из-под нее. Ухмыльнулся, потоптался на пороге, будто что-то недоговорил. В самом деле, так и хотелось попросить: «А ты, Лида, что-нибудь вкусненького приготовь, потому что совсем уж отощал, на молоке да на сухарях далеко не уедешь…» Но не отважился.

На веранде Григорий пыхтел, сопел, силился открыть дверь и не мог. Оттуда, со двора, будто кто-то сильными плечами наваливался, подпирал ее. Взял молоток и ударил снизу… Снял дверь с петель, и перед ним предстала высокая стена белого снега. Взял в углу веранды лопату и принялся рушить преграду. В спрессованном снегу прорыл узкий коридор во двор. Зима прибавила бесполезной работы, которая ложилась на его плечи.

Осточертело домашнее хозяйство! И не видно заботам ни конца ни края. Много труда приходится затрачивать, чтобы откормить скотину и птицу… Гуси невероятные обжоры! Сколько ни корми, все равно голодные. А взять ненасытного поросенка! Живоглот живоглотом! Уж и конского навоза в пойло подмешивал, летом травой подкармливали, один черт худорба… На загривке щетина, как у козла, топорщится. Пока не начнешь кормить до отвала печеным хлебом — веса не прибавит.

Откапывая снег, Жгура все продолжал браниться про себя. Наконец выпрямился, расправил плечи, ладонью смахнул со лба капли пота и в этот миг перед собой увидел тещу… Протер глаза: да, действительно она, тещенька Марьяна, верхом на коне, по самое брюхо увязшем в снегу. Разгоряченный конь остановился перед ним, устало зафыркал, дохнул густым морозным паром.

— Здорово, зятек-кулачок! — насмешливо протянула она.

— Здравствуйте, мамаша! — растерянно ответил, отставив в сторону лопату.

Окинул ее беглым взглядом. В потертом ватнике, в галифе, а на ногах старые ботинки. От щиколоток вверх, до колен, змеились полинявшие солдатские обмотки. Огрубевшее лицо раскраснелось на морозе. Густые брови и еле заметный пушок усиков покрылись инеем.