Сотвори себя - [18]

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Нравилась Жгуре Царичанка, куда он притащился с гусями. В Кобелики намного ближе, рукой подать, но туда не тянуло. Устал, взопрели волосы на голове, рубашка мокрая от пота, хоть выкручивай. Слава богу, благополучно добрался в царство Семки Забары, двоюродного брата, директорствовавшего на мельнице и маслобойке.

Маленький районный городок в любую пору года, при любой погоде щедро источал запах свежего подсолнечного масла. А на крышах, в закоулках между домами, даже на ветках деревьев всегда лежал еле заметный иней от муки.

Огромный двигатель лениво, охрипло пыхтел-чавкал, крутя маховик с ременным приводом и выпуская в небо игрушечные сизые кольца дыма. Сюда, на просторный двор мельницы и маслобойки, за сто верст с окрестных сел съезжались люди на лошадях, волах, коровах…

Мужчины, женщины, взваливая себе на плечи мешки, комично приседали от тяжести и, пошатываясь от напряжения, несли драгоценную кладь на весы. Потом распутывали завязки, и деревянные отсеки жадно заглатывали каждый свое: пшеницу, рожь, ячмень, семена подсолнечника.

— Молодчина, братуха… Раздул такое кадило! — завидуя деловитости Семки, восхищался Григорий. Тыкался со своим товаром из угла в угол, опасаясь, чтобы какой-нибудь разиня не придавил гусей.

— Чудак-человек, зачем привез птицу на мельницу? Валяй с ней на базар! — слышались голоса.

— Хочешь, дружок, намолоть гусиной муки?

— Пусть лучше надавит гусиного масла! — подтрунивали над Григорием.

— Прикусите языки, трепачи! — огрызнулся Жгура, высматривая Забару. Идти в контору не хотелось, да, откровенно, и не на кого было оставить гусей.

Только под вечер, когда двор опустел, когда начали сгущаться сумерки, показался директор.

— Ну, браток, зазнался! Ты что, не заметил меня в окно или работы по горло? — обиженно говорил крутоярский гость.

— Извини. Увидеть-то увидел, но как выйдешь, если… Припер на работу гусей. У тебя есть соображение? Ведь истолкуют, что это взятка… Анонимки посыплются…

— Верно говоришь. Да я навострился было на базар, но время попусту истратил и побоялся продешевить… Потому и надумал попроситься к тебе на ночь, а завтра пораньше и вывезу гусей. — Григорий умышленно говорил громко, на тот случай, если вдруг кто-то подслушает их разговор.

— Тогда, Гриша, кати ко мне домой. Тебя моя Софьюшка встретит. Я звякну ей по телефону.

Григорий, впрягшись в надоевшую шлею, всю дорогу бежал рысцой, чтобы согреться. Перед высоким забором остановился и увидел уже ждавшую его Софью Поликарповну, яркую пышную блондинку.

— О, я вас и не узнала, Гриша… Здравствуйте, бородатый какой! — запела она тоненьким голоском. — Прошу, — гостеприимно открыла калитку.

— Не-е-е… Не пройдут клетки, — Григорий кинулся открывать старые, причудливо-резные ворота, которые со скрипом широко распахнулись перед ним. Втянул во двор сани. Через металлические прутья гуси высунули длинные шеи и голодно шипели, гоготали.

— Софья Поликарповна, птица любит свободу. Скажите, в какой сарай выпустим гусей из клеток?

— Да не оскудеет рука дающего… Такой гостинец роскошный!.. Спасибочки, — хозяйка кивала головой на среднюю дверь: — Сюда, сюда их, бедняжек…

Пока Григорий с Софьей Поликарповной возились с гусями, пришел Забара, держа увесистый пакет под мышкой. Был он коренаст, с непомерно крупной головой, всегда стриженной ежиком, с напряженными ноздрями, с упрямым взглядом.

— Почему редко наведываешься? Разбогател?..

— Как и ты, Семка. — Жгура толкнул в плечо кулаком Забару.

— Мужчины, мойте руки! — Софья включила свет в коридоре.

— Видишь, Гриша, у нас, слава богу, есть уже электричество. Днем я муку мелю, давлю масло, а ночью динамо кручу, свет высекаю…

— Ты всегда, братан, сколько я помню, практичным был, — подхвалил Жгура Забару. — Одолжи мне своего ума.

— Деньги ты умеешь делать, Гриша!

Помыли руки, причесались, вошли в комнату, увешанную яркими аляповатыми коврами.

— Мамочка, мы маленько потолкуем о житухе, а ты не спеша накрывай на стол! — громко сказал Семен жене и плюхнулся в скрипучее плетеное кресло, застеленное пестрым ковриком. — Садись, браток, и рассказывай о житье-бытье, что нового.

И Жгуру как прорвало.

Выложил все сразу, что наболело на сердце. Эти слова его были о Лиде, о ее неблагодарности, что жить без нее он не может. Досталось и Даруге… Григорий, рассказывая о себе, как бы просил совета, как быть дальше. И, наконец, уверенно резанув воздух рукой, успокаивая себя, произнес:

— Мы обязательно с тобой что-нибудь придумаем. За этим и притащился к тебе.

— Мужчины, прошу к столу! — вытирая руки фартуком, заглянула к ним Софья Поликарповна.

— Тебе, Гриша, считай, повезло. Сегодня у нас на ужин жареная веприна. Балуют меня друзья. — Забара уважительно взял под руку гостя, подвел к столу, усадил в красный угол.

На столе рдели красные солнышки соленых помидоров. Белыми лепестками с тоненькими розовыми прожилками на тарелке разложено сало. Вкусно лоснилась в миске щедро политая свежим постным маслом кислая капуста. Дрожал холодец, разрезанный на ровненькие квадратики. Рядом приютился соленый арбуз. А над всеми яствами — по-домашнему приготовленная веприна с жареной картошкой.