Сотворение мира - [45]

Шрифт
Интервал

ИЗБИЕНИЕ МЛАДЕНЦЕВ
На этой земле Гефсиманского сада,
На этой земле — детям нету пощады.
Для них — за ежами тех проволок жгучих
Морозных бараков державные тучи.
Для них — трибуналов российская водка,
И пальцев — в рыданье! — стальная решетка,
Когда, головою воткнувшись в ладони,
Ребенок-старик — во приделе агоний,
На паперти горя, во храме безумья, —
И сжаты не зубы, а колья и зубья…
Для них — вечно шмоны, огни «Беломора»
Во тьме, зуботычки бывалого вора, —
А воля не скоро,
свобода — не скоро,
А очи слезятся от боли простора —
Как будто бы мать режет лук на дощечке,
И рыжие косы сестры — будто свечки,
Отцово ружье на стене не стреляет
И стопочку бабка тайком выпивает…
О как бы своим животом я закрыла
Таких малолеток! Как я б их любила —
Всей матерней плотью, всей зверьею шкурой,
Алмазной слезою, — о мы, бабы-дуры…
Им жарила б мясо — его не едали,
Им пела бы песни про горькие дали,
Срастила б им вывихи и переломы,
Засыпала б сахаром горечь оскомы
Тюремной… Ты плачешь, сыночек?..
Не надо…
…На этой земле — детям нету пощады.
СРЕТЕНЬЕ
Солнце царской парчой накрывает
Синих грозных сугробов стада!
Я иду по морозу, живая.
Под пятой — ледяная слюда.
Ребятенка закутала крепко —
Меховой да пуховый кочан!..
Рядом — муж. Уши красны под кепкой,
Вьюга ластится к мощным плечам.
А поземка к ногам — будто цепи!
Сын, как молот чугунный, тяжел!
Нынче в Крестовоздвиженской церкви
Праздник Сретенья — Божий престол.
Мы идем через рынок. Как жарок
Мед, что, скалясь, нам тянет бурят!
Мы священнику купим в подарок
Рукавицы из пуха козлят.
А еще облепихи отсыплет
Огневистую щучью икру
Молодуха, чей голос осиплый,
Щеки — маки — цветут на ветру!
А под валенком — блеск омулевый,
А под валенком — хруст ножевой…
Праздник! Вьюга слетает половой,
Солнце — нимбом — над головой!
Мы заходим под грубые своды,
Под раскрашенные небеса.
И в платках и тулупах народу
Здесь стоять три великих часа.
Литургия начнется и грянет,
Штукатурка слезой потечет —
И глухой задрожит и воспрянет,
И с окладов закапает лед.
Я шепну муженьку: — Подержи-ка…
А малец затрубит, как труба!
Улыбнувшись от детского крика,
Прядь священник откинет со лба.
Узловатые руки воздымет,
Сам качнется, как темный кедрач,
И промолвит огромно:
— Во имя…
И — байкальскою льдинкой:
— Не плачь…
Развяжу я платки, меховинки:
Душно здесь, в частоколе свечей!..
И плеснутся топленою крынкой
Щеки сына в сполохах лучей!
Вот к моей потянулся сережке…
Вот уж я расстегнула кожух…
Свечи, свечи, — о хлебные крошки
Для голодных по небу старух…
Люди, люди, — вам надо кормиться!
Болью, нежностью, злом и добром!
Пусть глядят изумленные лица.
Храм — он теплый. Он тоже — наш дом.
И я, выпростав, как из-под снега,
Отягченную лунную грудь,
Середь храма кормлю человека,
Чей в миру зачинается путь.
Ешь, мой заяц, ешь, мой соболенок! —
Будешь корку глодать из горсти…
Спи ты в сахарных сливках пеленок! —
Будешь босый — по снегу — идти…
Задыхаясь, ругаясь площадно,
Будешь Крест свой тащить на горбу…
Пей меня, ешь меня — беспощадно!
Я Тобой испытую судьбу.
Ты рожден у меня не от мужа —
От мороза в венце изо льда.
Нас крестила таежная стужа.
Причащала лихая беда.
Мужики и мужья еще будут,
Да как все в этом мире, прейдут.
А ребенок — горячее чудо,
И глаза его — синий салют!
И затихли все люди во храме,
На кормление наше смотря,
И горела над смертными нами
На обшарпанной фреске заря.
И ревела девчонка белугой,
Со щербинкой бесплодных зубов,
Что не ей
Богородица-Вьюга
Ниспослала такую любовь.
КРЕЩЕНИЕ
1. ПЕСНЯ
Ох, тяжко, тяжко, мила-ай,
жить на свете… Ох…
Воет ветер, стонет ветер —
Убийце прощеному…
Тяжко, тяжко жить на светеэ
Парню некрещеному.
Я пошью тебе рубаху
Белую да чистую
Нету, нету больше страха
Перед нашей жизнию.
На войну сейчас ребят
Засылают далеко.
На груди — кресты горят,
Чтобы умереть — легко!..
Я молюсь, чтоб выжил ты
В лютом порохе-дыму:
А молитвы те просты —
Не скажу их никому…
Воет, воет волком вьюга,
Развевает флаги…
Обнимает, будто друга,
Черные бараки.
В тех бараках мы живем,
Сухарики сушим.
Сельдь едим да водку пьем —
Поминаем души…
А священник пьяный нас
То и дело крестит —
То крестом веселых глаз,
То похабной песней…
Ох, священник-хулиган!
Пригуби бутылку…
Отчего ты нынче пьян
На своей могилке?..
Отчего ты нынче пьян
На своих крестинах?..
Черным смогом осиян —
За Отца и Сына…
Перегаришком дыхни…
Проночуешь ночку?..
В нищей жизни мы одни
Да с моим сыночком…
Шью крестильную рубаху
Белую да чистую…
Вот и нету больше страха
Перед нашей жизнию.
2.
Крещу Тебя, сынок:
Медным крестом
пыльных дорог.
Бирюзовым крестом
медленных рек.
Серебряным крестом
твоим, о летящий снег.
Ржавым крестом
дымящих труб.
Соленым крестом
возлюбленных губ.
Бетонным крестом
острожных зон.
Жемчужным крестом
звездных пелен.
Марлевым крестом
больничных жгутов.
Мазутным крестом
невозвратных поездов.
Ледяным крестом
навек уснувших очей…
Золотым крестом
солнечных лучей.
ВОСКРЕШЕНИЕ ДОЧЕРИ ИАИРА
К Нему бежала: «Воскреси!» — родня, размазывая слезы…
И то, — проси тут не проси, — а тьмы морозная угроза:
Бесповоротно хлад скует, и сколько ни молись, ни бейся,
А лоб любимый — чисто лед, и водкою хоть в дым упейся…
И Он пошел. Собрался вмиг: на улице смоль гололедиц,
Глядит юродивый старик во небесах — полет Медведиц…
Скорее. Вот печальный дом. И кружева на крышке гроба.

Еще от автора Елена Николаевна Крюкова
Коммуналка

Книга стихотворений.


Аргентинское танго

В танце можно станцевать жизнь.Особенно если танцовщица — пламенная испанка.У ног Марии Виторес весь мир. Иван Метелица, ее партнер, без ума от нее.Но у жизни, как и у славы, есть темная сторона.В блистательный танец Двоих, как вихрь, врывается Третий — наемный убийца, который покорил сердце современной Кармен.А за ними, ослепленными друг другом, стоит Тот, кто считает себя хозяином их судеб.Загадочная смерть Марии в последней в ее жизни сарабанде ярка, как брошенная на сцену ослепительно-красная роза.Кто узнает тайну красавицы испанки? О чем ее последний трагический танец сказал публике, людям — без слов? Язык танца непереводим, его магия непобедима…Слепяще-яркий, вызывающе-дерзкий текст, в котором сочетается несочетаемое — жесткий экшн и пронзительная лирика, народный испанский колорит и кадры современной, опасно-непредсказуемой Москвы, стремительная смена городов, столиц, аэропортов — и почти священный, на грани жизни и смерти, Эрос; но главное здесь — стихия народного испанского стиля фламенко, стихия страстного, как безоглядная любовь, ТАНЦА, основного символа знака книги — римейка бессмертного сюжета «Кармен».


Безумие

Где проходит грань между сумасшествием и гениальностью? Пациенты психиатрической больницы в одном из городов Советского Союза. Они имеют право на жизнь, любовь, свободу – или навек лишены его, потому, что они не такие, как все? А на дворе 1960-е годы. Еще у власти Никита Хрущев. И советская психиатрия каждый день встает перед сложностями, которым не может дать объяснения, лечения и оправдания.Роман Елены Крюковой о советской психбольнице – это крик души и тишина сердца, невыносимая боль и неубитая вера.


Красная луна

Ультраправое движение на планете — не только русский экстрим. Но в России оно может принять непредсказуемые формы.Перед нами жесткая и ярко-жестокая фантасмагория, где бритые парни-скинхеды и богатые олигархи, новые мафиози и попы-расстриги, политические вожди и светские кокотки — персонажи огромной фрески, имя которой — ВРЕМЯ.Три брата, рожденные когда-то в советском концлагере, вырастают порознь: магнат Ефим, ультраправый Игорь (Ингвар Хайдер) и урод, «Гуинплен нашего времени» Чек.Суждена ли братьям встреча? Узнают ли они друг друга когда-нибудь?Суровый быт скинхедов в Подвале контрастирует с изысканным миром богачей, занимающихся сумасшедшим криминалом.


Врата смерти

Название романа Елены Крюковой совпадает с названием признанного шедевра знаменитого итальянского скульптора ХХ века Джакомо Манцу (1908–1991), которому и посвящен роман, — «Вратами смерти» для собора Св. Петра в Риме (10 сцен-рельефов для одной из дверей храма, через которые обычно выходили похоронные процессии). Роман «Врата смерти» также состоит из рассказов-рельефов, объединенных одной темой — темой ухода, смерти.


Русский Париж

Русские в Париже 1920–1930-х годов. Мачеха-чужбина. Поденные работы. Тоска по родине — может, уже никогда не придется ее увидеть. И — великая поэзия, бессмертная музыка. Истории любви, огненными печатями оттиснутые на летописном пергаменте века. Художники и политики. Генералы, ставшие таксистами. Княгини, ставшие модистками. А с востока тучей надвигается Вторая мировая война. Роман Елены Крюковой о русской эмиграции во Франции одновременно символичен и реалистичен. За вымышленными именами угадывается подлинность судеб.