Соседи - [11]

Догадка осенила подполковника только сейчас. «Дурак, — выругал он себя. — На какие шиши? На пенсию?»

— Вы настоящая солдатка, — сказал он с уважением.

Растроганная похвалой, Наталья Сергеевна глубоко вздохнула, взяла уголок платочка в зубы.

— А вы, — спросила она немного погодя, — никуда больше не собираетесь? Я имею в виду — отдыхать.

— Куда же еще? Достаточно, по-моему.

— Владислав Семенович в Кисловодск едет. У них в институте отпуск на все лето, до сентября.

— Мы с Василием на Девятое мая в Москву ездили. Каждый год ездим. Соберемся, своих повидаем… кто уцелел. А нынче… нынче, может быть, в Ленинград соберусь. Надо бы собраться.

Опять молчание. Степану Ильичу представилось, что завтра в это время уже не будет ни теплохода, к которому он привык за две недели, ни спутников, с которыми он сжился, не будет множества отдыхающих принаряженных людей, создающих настроение постоянного праздника. (Может быть, эта легкость, это настроение ощущались еще и потому, что в путешествии, будто специально, подобрались люди одного примерно возраста и вели они себя свободно, не стесняясь молодежи.) Завтра в это время будет тихая двухкомнатная квартира, от которой он порядком отвык, любительница телевизора Клавдия Михайловна, кефир на ужин, прогулка, две-три страницы чтения перед сном. Утром же… ну, по причине возвращения утром придется заняться кое-какими хозяйственными делами: рынок, магазин, — однако после этого он отправится на бульвар, где такие же, как и он, мужчины на покое тихо коротают время на скамейках, играя в шахматы, шашки, домино. (Шахматы стали привязанностью Степана Ильича, он покупал в киоске на углу специальный выпуск «64», разбирал партии турниров; однажды там же, на бульваре, он выиграл трудную партию у какого-то молодого залетного шахматиста, как потом оказалось — кандидата в мастера.) Воспоминание о «клубе пенсионеров» на бульваре ненадолго затмило сожаление о том, что путешествие пришло к концу, но он посмотрел на молча стоявшую Наталью Сергеевну, и в груди его возник ощутимый укол грусти.

В этой поездке он сам не узнавал себя. Женщины обычно не занимали много места в его жизни; может быть, этому помогало то, что все время было занято работой, службой (со своею пунктуальностью он слыл даже сухарем). Но, разумеется, увлечения случались и у него, и увлечения нешуточные, однако происходило это большей частью на юге, в санаториях, во время отпусков. Однажды его «зацепило» так, что отношения продолжались и после юга, тянулись долго, почти год, а кончились так, что стыдно вспомнить. Это был жестокий и болезненный урок.

Тогда Степан Ильич еще преподавал в училище и свои вечерние задержки объяснял Клавдии Михайловне всякими собраниями.

Впоследствии он пытался представить, чем могло закончиться это «южное увлечение». Женитьбой? Может быть, может быть… Во всяком случае, привязанность его росла, ему все больше нравилось приходить в неизменно теплую, уютную квартирку, где его ждали и каждый раз готовились, стараясь окружить такими мелочами женского внимания, каких он был начисто лишен у себя дома.

Да, может быть. По крайней мере, все как будто шло к тому. Но однажды Степан Ильич настоял не запираться дома, в четырех стенах, а куда-нибудь пойти и взял билеты в театр. О этот театр!..

В антракте, когда они прогуливались солидной семейной парой, она вдруг остановилась, оттолкнула его руку и зажмурилась от ужаса. «Ой, ой, ой, что мы наделали! Быстро, быстро, быстренько отойдите от меня. Сделайте вид, что мы не знакомы… умоляю вас. Я вам потом все, все объясню…» Ничего не соображая толком, Степан Ильич остался посреди гуляющих, она же какою-то изломанной, развинченной походкой направилась к стоявшему в сторонке, у колонны, не особенно статному, скорее приземистому человеку с иссиня-черными после бритья щеками и надменным ястребиным взором. Что у них там происходило, Степан Ильич смотреть не стал, но, когда она снова нашла его и, бегая глазами, все еще с пятнами на перепуганном лице, затрещала: «Вы понимаете… муж подруги… такая сплетница, такая сплетница! Вы же не хотите, чтобы у меня были неприятности? Ведь не хотите? Или хотите? Ну, не молчите же!» — его передернуло от фальши и жеманного притворства, он, выпрямляясь, завел руки за спину, приподнялся и резко опустился на каблуки, затем повернулся и пошел. Больше всего он в тот момент боялся, как бы она не догнала его и не принялась каяться…

Случай этот надолго оставил у него ощущение какой-то нечистоты. Он стал еще суше, еще сдержанней, а с женщинами вообще: одна вежливость, и только, — даже с домашними Барашкова, когда бывал у него в гостях, даже с Клавдией Михайловной.

В отпуске он был еще два раза, ездил, как обычно, в санаторий, но на всю курортную суету посматривал холодно сверху вниз, с заложенными за спину руками. Эти приторно веселые пикники с пошловатыми, не умолкающими ни на мгновение остряками! Эти чрезмерные бодрячки, мужчины и женщины, в тесных спортивных трико, обтягивающих раздобревшие телеса!.. Степан Ильич думал, что такое отношение — сверху вниз — у него теперь навечно, навсегда (благо, даже после выхода на пенсию оказалось есть чем заполнить непривычный излишек времени — шахматами, «клубом»), и был совсем не готов к тому, что с ним произошло в этой весенней поездке по Волге. Это было неожиданно и, признаться, ошеломительно, он и не подозревал, что в его немолодой душе еще есть силы на такое чувство.