— Что за шум? — В проеме нарисовался недавно упомянутый, сынок Краузе. — Да, вот, воду мутную стали возить, наверное не с реки, а из Ганина колодца. А тама аккурат в начале войны, собаку дохлую детки нашли.
— Курт! — позвал Краузе, — комм цу мир! Курт, громадный беловолосый детина, постоянно сопровождавший Краузе и наводящий ужас своим видом на деревенских детишек, тут же появился.
Краузе пролаял что-то, и Курт, уцепив возчика за шиворот, потащил его из кухни.
Фридрих посмотрел на замерших студентов: — Воду возить будете вы. Скажу старост барак, даст одежду, и смотрите у меня, будет малейший жалоба — ершиссен! — Прошел к плите, поднял крышку, понюхал булькающее варево. — Гут! Балует вас герр Краузе!
Повернулся и вышел.
Марфа перевела дух: — Ушел, аспид, чистая гадюка вырос, вот Пауль-Пашка не таким был! — Может, по малолетству? — спросила тихонько Стеша, — поди, щас такая же…?
— Марфа, — тоже тихонько сказал Сева, — вы же нам так помогли, весь барак будет вас благодарить!!
Январь подходил к концу, прибавился день, немного ослабели морозы и в Березовку заявились один за другим Шлепень и Леший. Шлепень, весь какой-то дерганный, с бегающими глазками, в кожухе явно с чужого плеча с повязкой полицая на рукаве, был разочарован и разозлен, что его приезд никто не заметил.
— Похоже, ешче одна гнида завялася у Бярёзовке, мёдом што-ли намазано? — дед Ефим опять сильно плевался, глядя из-за занавески, — от ведь напасть какая! И энтот к Никодиму побягить, бяядаа!
Так и вышло. Шлепень, доложившись Шомбергу и Бунчуку, тут же рванул в Крутовскую избу: — Есть хто у хате?
— Есть! — выглянула из печного закутка Ефимовна.
— О, Ефимовна. А чаго это ты… Вы здесь?
— Живу я здесь, — сухо ответила Ефимовна.
— А где жа усе Крутовы?
— Усех Крутовых — два мальца осталось, вон, сидят, уроки делают!
— А остальные? — подрастерялся Слепень.
— Остальных нету. Никодим пропал, Глафиру немец с самолёта убил, Родиона ещё в июне в армию взяли… Что, тоже мстить малым деткам собрался? Один, вон, после гибели на его глазах мамки, вовсе не говорит, — разозлилась Марья Ефимовна. — Ладно Бунчук, тот Никодима ненавидит, и если бы не Краузе старший, давно бы пацанов извел, тебе-то чаго надо?
Ефимовна в гневе перешла на местный говор.
— Марь Ефимовна, ты чаго? Я ж, просто поинтересовался… Я ж ничаго…
— Все вы ничаго, я ж тебя учила добру, ты ж неплохой был, што ж ты как зверюга?
— Всё, пошел я, — Слепень, как ошпаренный, выскочил из хаты.
А на другой день, к обеду по центральной улице села неспеша шел богатырского роста и зверского вида, заросший по самые брови мужик. Подойдя к правлению, не спеша оббил снег с громадных же валенок и на хорошем немецком языке сказал часовому:
— Передай герру Фридриху Краузе, что пришел Леший!
Тот с изумлением посмотрел на это чудо и гаркнул кому-то в коридор. Через несколько минут вышел солдат:
— Битте!
Лешего провели в кабинет, из-за стола поднялся сухопарый немец:
— Вас волен зи?
— Здравствуй, крестничек!
— Не понимайт! — немец вгляделся в Лешего: — Майн Гот! Лавр Ефимович?
— Да, но лучше зови меня Леший, так привычнее!
— Момент! — Фридрих покрутил ручку телефона:
— Фатер? Лавр Ефимович у меня в кабинете! Яволь! Фатер будет здесь через пятнадцать минут, зетцен зих, садитесь, я немного забывайт язык, мешаю… перемешиваю слова.
— А и Карлуша здесь? А Пашка, Пауль, то есть?
— Пауль в Берлине, а фатер не пожелал жить в Германия, сюда приехал, имение восстанавливаем, скоро переедет туда жить.
Адьютант принес нарезанный лимон и початую бутылку коньяка. Фридрих налил понемногу в бокалы:
— За встречу, рад, что живой Лавр Ефимович!
Леший медленно пил коньяк, смакуя каждый глоток:
— Давненько я не пивал такого… да, с семнадцатого года, пожалуй.
В кабинет с шумом ворвался Карл Краузе и с порога, раскрыв объятья, пошел на Лешего: — Лавр, дружище, живой!!
— Что мне сделается, отшельнику, кроме зверья, никого в лесах не водится! — обнимая его, гудел Леший.
— А партизанен? — влез Фридрих.
— Фрицци, я тебе когда-нибудь врал?
— В те времена нет, а сейчас… может, ты коммунистом стал!
— Я тебе давал право тыкать мне? — построжел Леший, — могу ведь и порку устроить, это для них ты герр, а для меня все тот же сопливый, строптивый мальчишка!
Фридрих покраснел:
— Извините, Лавр Ефимович, забыл, забыл, каким Вы можете быть.
— Ну, так я напомню, рука-то у меня, сам знаешь, тяжелая. Да и пока не забыл, почему моих маленьких крестников гнобит какая-то трусливая гнида?
— Каких?
— Крутовых ребятишек, они совсем одни остались, почему этот, служивший и вашим и нашим, Бунчук издевается над мальцами? Фрицци, не примешь меры, я его, паскуду, сам накажу. Я бы давно явился, зная, что Глашу убило, — Леший перекрестился. — Светлая ей память! А ребятишек, спасибо, Ефимовна обогрела.
Карл сказал:
— Я его уже предупреждал!
— Мало предупреждал!
Фрицци странно повеселел, вызвал адьютанта, велел найти Бунчука.
Минут через десять, постучав, ввалился Бунчук:
— Звали герр майор?
Леший каким-то одним текучим движением, мгновенно оказался возле него и, взяв за глотку, тихонько так спросил:
— Ты, паскудина, что себе позволяешь? Зачем ребятишек Никодимовых гнобишь?
