Сорок роз - [10]
Она все сидела там, облокотясь на колено, подперев подбородок ладошкой, а листья уже опадали, на горах лежал первый снег, и туман рассеивался только к полудню. Тетушки стояли на берегу и пели песню джунглей. Завтра или послезавтра они уедут в свою миссию, и ни одна не желала сказать Марихен, когда они вернутся. Внезапно на траву надвинулась тень. Ангел-хранитель? Нет, это папá. Она вскочила. За лето он стал меньше ростом — или она сильно выросла? Минуту-другую оба прислушивались к трехголосому напеву. Потом папá покачал головой и сказал:
— Кто их поймет, этих сестер! Жизнь во имя Господа, так они твердят. А чем они занимаются в Африке? Записывают нотами песни джунглей и поют!
— Все равно это красиво, — сказала Марихен.
— О маман они говорили?
— Уходи! — вдруг закричала она. — Оставь меня одну!
И в слезах убежала в дом.
В мансарде была комнатушка без штор, без ковра. Мария любила забираться туда. Когда смеялась, смех отдавался эхом, когда танцевала, половицы поскрипывали. Под кроватью лежал большой старый чемодан — с латунными уголками, с потемневшей кожаной ручкой. А вблизи можно было учуять сокрытые в нем таинственные миры — пыль проселочных дорог и креозотовый запах далеких железнодорожных станций. Однажды сентябрьским вечером она рискнула отпереть оба замка. И как раз хотела откинуть крышку, когда в дверях появился папá. Он не стал ее ругать. Только усмехнулся и сказал:
— Коли твоим пальчикам хватило силы отпереть чемодан, значит, и на фортепиано играть сможешь.
— Нет, не надо. Пожалуйста, — тихонько запротестовала Мария.
В ателье она не заходила, но частенько подкрадывалась к двери и слушала. Снова стрекотали зингеровские машинки, пыхал паром утюг, щелкали ножницы; в чугунной печке брызгал искрами огонь, и, как раньше, в ту пору, когда ателье еще не закрывали, по всему дому пахло смазкой от мотальной машины. Но Марихен твердо верила, что маман по-прежнему жива. Сидит у окна в старом кресле, и алые капли кровавым сердцем расплываются на белой блузке…
— Нет, — закричала она, — не надо!
Слишком поздно. Папá подхватил ее на руки и, хотя она отчаянно отбивалась, колотила его, царапала, кусала, понес вниз, в ателье. Пронзительный крик гулко разнесся в высоких стенах. Папá усадил ее на высокий круглый табурет. Ноги Марихен беспомощно болтались в пустоте, и лишь мало-помалу до нее дошло, что она сидит на круглом, мягком кожаном табурете перед фортепиано.
— Успокойся, — сказал папá, — хорошенько успокойся.
— Если маман умрет, то попадет в ад…
— Глупости!
— Нет, не глупости. В подвале она спрятала свое седло. А из сапожек торчат плетки. Раньше она жила грешно.
— Послушай, дитя мое, — строго сказал папá, — маман умерла. Это очень, очень печально. Но тебе незачем о ней тревожиться. Умершие продолжают жить в историях, а не в аду, понятно?
Марихен тряхнула косичками. Потом прошептала:
— Я просто не верю.
— Чему не веришь?
— Что она умерла.
— Да послушай ты меня, упрямица!
— Сегодня утром Луиза кипятила окровавленные тряпицы.
— Тебе наверняка пригрезилось.
— Нет, я видела! За ночь маман все укашляла, и платки, и тряпицы. Пена в большом баке была красная.
— Не от платков маман.
— От платков!
— Нет!
Некоторое время оба молчали. Папá посасывал сигару, выпустил дым и наконец сказал:
— Луиза, наверно, варила ягоды. Малину. Самое время готовить малиновое варенье. Ты любишь малину?
— Раньше любила. Когда была маленькая. А теперь не люблю.
— Понятно.
Зал понемногу наполнялся пряным дымом гаваны, а Марихен прикидывала, не слезть ли с табурета и не убежать ли.
— А ты знаешь, — вдруг сказал папá, — что нашла там, в мансарде?
— Чемодан.
— Да, красоточка моя, старый, тяжелый чемодан. Наша фамилия — Кац. Светящиеся буквы, что стоят у нас на крыше, это она и есть. Шелковый Кац, дедушка твой, написал нашу фамилию среди звезд, а его отец, твой прадедушка, пришел сюда, на этот берег, с чемоданом, который ты давеча отперла. Он был человек набожный, носил бороду, похожую на хвост кометы. Однажды он запрокинул голову, поднял бороду к небу, и звезды сказали ему: ступай на запад, Кац, все время на запад! И твой прадедушка отправился в путь, потащил чемодан на запад, шел, не сворачивая, на запад. Ласточки стремительно пронзали глубины розоватого неба, а в телеграфных проводах, что служили ему путеводной нитью, гудел ветер…
Папá тихонько засвистел.
Марихен нажала на клавишу.
Он подражал ветру, а она пыталась отыскать на клавишах нужный тон. Чего проще! — и вот уже ветер загудел в ателье, превращая его в земной простор, где некогда странствовал прадедушка.
— Отлично, — похвалил папá, — у тебя получается!
Чего проще! Он свистом задавал тон, она воспроизводила его, а если порой выходило невпопад, папá тянул звук, пока Марихен не отыскивала нужную клавишу. Скоро мелодия свиста убыстрилась, ее пальчики спешили вдогонку, и всего через несколько часов она уже могла повторить на клавишах любой мотив, какой насвистывал папá. Затем научилась бренчать свою песенку «Сидела Марихен на камне, на камне» и мигом поняла, что каждой клавише отвечает своя нота.
С тех пор как Марихен стала учиться на фортепиано, ей больше не приходилось помогать Луизе мыть посуду. На улице она носила изящные шелковые перчатки, а розы и ежевику обходила стороной. Раньше она побаивалась наступления ночи, теперь же страх как рукой сняло, наоборот, с приходом вечера для Марии начиналось самое прекрасное время. За черными стволами деревьев серебрилось озеро, астры вспыхивали яркой голубизной, а если на столбик мостков садилась чайка, то в лучах закатного солнца ее оперение окрашивалось в розовый цвет. Мария с нетерпением ждала своего часа. И когда колокола звонили к вечерне, она подкрадывалась к окну и смотрела, как папá, зажав в зубах пригоршню булавок, ползает на четвереньках вокруг полураздетой дамы. В зависимости от комплекции, дама напускала на себя суровый или веселый вид, а коли была уже не первой молодости, как вдова Кюрштайнер, то как будто бы испытывала удовольствие, когда папá сантиметром обмерял ей талию. Господин Арбенц, в кепочке, пенсне и нарукавниках, стоя меж одноногими манекенами, записывал на каталожной карточке цифры, какие ему негромко диктовал папá. Потом озерное серебро тускнело, и беседка, на круглой крыше которой жестяной флажок указывал на восток, превращалась в черный силуэт. Ну наконец-то! Вдова Кюрштайнер, господин Арбенц и служащие покидали ателье. В передней стоял фарфоровый арап с толстыми губами и приплюснутым носом, указательными пальцами он поддерживал поднос, где клиенты оставляли свои визитные карточки.
Новелла известного швейцарского писателя Томаса Хюрлимана (р. 1950) переносит читателя в чарующую атмосферу древней монастырской библиотеки, где проводит свои последние каникулы главный герой книги, вчерашний школьник, готовящийся к поступлению в духовную семинарию.
Томас Хюрлиман (р. 1950), швейцарский прозаик и драматург. В трех исторических миниатюрах изображены известные личности.В первой, классик швейцарской литературы Готфрид Келлер показан в момент, когда он безуспешно пытается ускользнуть от торжеств по поводу его семидесятилетия.Во втором рассказе представляется возможность увидеть великого Гёте глазами человека, швейцарца, которому довелось однажды тащить на себе его багаж.Третья история, про Деревянный театр, — самая фантастическая и крепче двух других сшивающая прошлое с настоящим.
Андрей Виноградов – признанный мастер тонкой психологической прозы. Известный журналист, создатель Фонда эффективной политики, политтехнолог, переводчик, он был председателем правления РИА «Новости», директором издательства журнала «Огонек», участвовал в становлении «Видео Интернешнл». Этот роман – череда рассказов, рождающихся будто матрешки, один из другого. Забавные, откровенно смешные, фантастические, печальные истории сплетаются в причудливый неповторимо-увлекательный узор. События эти близки каждому, потому что они – эхо нашей обыденной, но такой непредсказуемой фантастической жизни… Содержит нецензурную брань!
Это роман о потерянных людях — потерянных в своей нерешительности, запутавшихся в любви, в обстановке, в этой стране, где жизнь всё ещё вертится вокруг мёртвого завода.
Самое начало 90-х. Случайное знакомство на молодежной вечеринке оказывается встречей тех самых половинок. На страницах книги рассказывается о жизни героев на протяжении более двадцати лет. Книга о настоящей любви, верности и дружбе. Герои переживают счастливые моменты, огорчения, горе и радость. Все, как в реальной жизни…
Эзра Фолкнер верит, что каждого ожидает своя трагедия. И жизнь, какой бы заурядной она ни была, с того момента станет уникальной. Его собственная трагедия грянула, когда парню исполнилось семнадцать. Он был популярен в школе, успешен во всем и прекрасно играл в теннис. Но, возвращаясь с вечеринки, Эзра попал в автомобильную аварию. И все изменилось: его бросила любимая девушка, исчезли друзья, закончилась спортивная карьера. Похоже, что теория не работает – будущее не сулит ничего экстраординарного. А может, нечто необычное уже случилось, когда в класс вошла новенькая? С первого взгляда на нее стало ясно, что эта девушка заставит Эзру посмотреть на жизнь иначе.
Книга известного политика и дипломата Ю.А. Квицинского продолжает тему предательства, начатую в предыдущих произведениях: "Время и случай", "Иуды". Книга написана в жанре политического романа, герой которого - известный политический деятель, находясь в высших эшелонах власти, участвует в развале Советского Союза, предав свою страну, свой народ.
Книга построена на воспоминаниях свидетелей и непосредственных участников борьбы белорусского народа за освобождение от немецко-фашистских захватчиков. Передает не только фактуру всего, что происходило шестьдесят лет назад на нашей земле, но и настроения, чувства и мысли свидетелей и непосредственных участников борьбы с немецко-фашистскими захватчиками, борьбы за освобождение родной земли от иностранного порабощения, за будущее детей, внуков и следующих за ними поколений нашего народа.
«Мех форели» — последний роман известною швейцарского писателя Пауля Низона. Его герой Штольп — бездельник и чудак — только что унаследовал квартиру в Париже, но, вместо того, чтобы радоваться своей удаче, то и дело убегает на улицу, где общается с самыми разными людьми. Мало-помалу он совершенно теряет почву под ногами и проваливается в безумие, чтобы, наконец, исчезнуть в воздухе.
Каждая новая книга Патрика Модиано становится событием в литературе. Модиано остается одним из лучших прозаиков Франции. Его романы, обманчиво похожие, — это целый мир. В небольших объемах, акварельными выразительными средствами, автору удается погрузить читателя в непростую историю XX века. Память — путеводная нить всех книг Модиано. «Воспоминания, подобные плывущим облакам» то и дело переносят героя «Горизонта» из сегодняшнего Парижа в Париж 60-х, где встретились двое молодых людей, неприкаянные дети войны, начинающий писатель Жан и загадочная девушка Маргарет, которая внезапно исчезнет из жизни героя, так и не открыв своей тайны.«Он рассматривал миниатюрный план Парижа на последних страницах своего черного блокнота.
Роман «Пора уводить коней» норвежца Пера Петтерсона (р. 1952) стал литературной сенсацией. Автор был удостоен в 2007 г. самой престижной в мире награды для прозаиков — Международной премии IMРАС — и обошел таких именитых соперников, как Салман Рушди и лауреат Нобелевской премии 2003 г. Джон Кутзее. Особенно критики отмечают язык романа — П. Петтерсон считается одним из лучших норвежских стилистов.Военное время, движение Сопротивления, любовная драма — одна женщина и двое мужчин. История рассказана от лица современного человека, вспоминающего детство и своего отца — одного из этих двух мужчин.
Йозеф Цодерер — итальянский писатель, пишущий на немецком языке. Такое сочетание не вызывает удивления на его родине, в итальянской области Южный Тироль. Роман «Итальяшка» — самое известное произведение автора. Героиня романа Ольга, выросшая в тирольской немецкоязычной деревушке, в юности уехала в город и связала свою жизнь с итальянцем. Внезапная смерть отца возвращает ее в родные места. Три похоронных дня, проведенных в горной деревне, дают ей остро почувствовать, что в глазах бывших односельчан она — «итальяшка», пария, вечный изгой…