Сорок роз - [8]
В помещении рябило глаза от предупреждающих и запрещающих знаков, а на задней стене располагалось подобие рельефа: легковая машина в продольном разрезе, с настоящими фарами, подфарниками, поворотниками и наполовину нарисованной, наполовину вылепленной из гипса автомобилисткой. Гипсовая рука сжимала руль, дугой выступающий из стены, настоящая дамская туфелька в судорожном отчаянии давила на педаль. Господи, почему она не уехала? Что притянуло ее к этой комнате? Может быть, утреннее замечание? Неужели она так и будет мусолить свою оплошность? Она — и футбол, Господи, молчала бы лучше! Но молчать было нельзя, правда нельзя. Когда дело касалось автоинструкторов, наш важный оратор никаких шуток не понимал и, умолчи она о приглашении на международный матч, наверняка бы здорово разозлился. Если речь на конгрессе окажется успешной, у него есть все шансы подняться выше, на самый верх, в правительство.
Мария откопала в недрах сумки ключи, отошла от витрины, села в «БМВ» и рванула с места.
Она что, сбежала?
Да нет, просто уехала.
Сидела за рулем, вела машину и тотчас почувствовала себя хорошо, словно вырвалась на свободу. Автомобильные перчатки она никогда на запястье не застегивала, давняя привычка, машину она водила давно, с тех пор как сын только-только начал говорить, первым его словом было «би-би».
Би-би…
Би-би…
Движение оживленное, как обычно в это время, но она без задержек катила вперед, выехала на магистраль и сразу подстроилась в левый ряд.
Лето.
Вторая половина дня.
На запад, на запад, навстречу вечеру, когда на нее со всех сторон посыплются поздравления. С сорокалетием, Мария! Хуже всего — старуха Гранд, которая между закуской и горячим неизменно появлялась у стола, чтобы поздравить ее. Боевой корабль при полном параде. Ресницы длиннущие, как зубочистки, размалеванные веки, как сморщенные цветочные лепестки. Неужели ей сорок?! Никогда не поверю, дорогой Майер!
Да-да, мадам, это правда.
А ваш мальчик? Уже ходит в школу?
В гимназию, мадам.
В гимназию? У такой молодой мамы сын учится в гимназии?!
Она мчалась по шоссе.
Обгоняла жилые фургоны, парусные лодки, грузовики, дизельные автобусы, движение увеличивалось, вонь, грохот, а все неподходящее этот поток смывал прочь, расплющивал, размазывал по бетону, превращал кроны деревьев в пену, пронизанную солнцем, вот уже большая градирня, деревня, церковь тонут в волнах рельефа, под звуки Шуберта, Шумана, Шопена, попурри классической музыки, пшеничные поля до самого горизонта, частью уже убранные, стерня, иссушенная за лето, лимузины, кабриолеты, грузовики, бесконечная колонна, великое возвращение из отпуска, скорость 120, 130, 140 — оп-ля, что там такое?
Почему все тормозят?
Ах, ну конечно, ограничение скорости перед большой стройкой. Стройка была чуть дальше впереди, посередине первой эстакады, и уже много лет препятствовала движению, вот они, предупреждающие мигалки, красно-белое ограждение, укрытая брезентом машина, сдвинутые бетонные плиты, перекошенная палатка, куча песка, из которой торчала лопата, как стрелка часов, правда остановившихся, причем навсегда, и даже если планета однажды взлетит на воздух, эта стройка уцелеет, вне всякого сомнения. Благодарим за понимание! Доброго пути! Она поехала дальше.
Катила вперед и вперед, и как изящно, как мягко проезжие полосы стелились вверх по очередному холму, исчезая в душном предвечернем мареве…
Ателье
Звон стекла. И тотчас резко запахло эфиром, как в больнице, а в медицинских склянках на подоконнике сверкнуло утреннее солнце.
— Это ты, Марихен?
— Да, маман, — тихонько ответила она.
— Как ты меня напугала! Из-за тебя я уронила пузырек. Как мне теперь дышать? Без эфира я задыхаюсь! — Маман дышала тяжело, с шумом: — Кх-х, кх-х!
Марихен шагу ступить не смела. Но не плакала. Несколько дней назад ей исполнилось пять, и с тех пор она плакала, только когда оставалась одна. Где-то в доме зазвонил телефон.
Маман сидела у распахнутого окна. Видно только ее левую руку — белая, тонкая, она свисает с подлокотника, точно сломанное крыло. Позавчера ее перенесли из спальни сюда, в ателье. Господину Арбенцу, швеям, шляпнику и мастеру по зонтикам пора взять отпуск, объявил папá. Марихен это показалось странным. Здесь всегда стрекотали зингеровские машинки, и она просто представить себе не могла, чтобы папá и его служащие вдруг перестали работать. Но они перестали. Запах смазки от ниткомотальной машины растаял в запахе эфира; гардины сняли, и все ткани, вплоть до мельчайших обрезков, папá тоже велел из ателье убрать, чтобы ни одна пылинка не вызвала у бедняжки маман кашля, удушья и этой одышки — на слух, будто бревно пилят: кх-х! кх-х!
Маман вытряхнула на ладонь несколько капель одеколона, мазнула себя по щекам и спросила:
— Ты знаешь, кто сегодня приедет в гости?
— Мой брат.
— Да, Марихен, твой брат. Ну-ка, подай мне зеркало. Оно вон там, на подоконнике, рядом с молитвенником.
— Да, маман.
У зеркала была серебряная ручка, а форма — такой же овал, как кольца ножниц на гербе у входной двери.
— Запомни, Марихен, настоящая, дама принимает посетителей причесанная и подкрашенная.
Новелла известного швейцарского писателя Томаса Хюрлимана (р. 1950) переносит читателя в чарующую атмосферу древней монастырской библиотеки, где проводит свои последние каникулы главный герой книги, вчерашний школьник, готовящийся к поступлению в духовную семинарию.
Томас Хюрлиман (р. 1950), швейцарский прозаик и драматург. В трех исторических миниатюрах изображены известные личности.В первой, классик швейцарской литературы Готфрид Келлер показан в момент, когда он безуспешно пытается ускользнуть от торжеств по поводу его семидесятилетия.Во втором рассказе представляется возможность увидеть великого Гёте глазами человека, швейцарца, которому довелось однажды тащить на себе его багаж.Третья история, про Деревянный театр, — самая фантастическая и крепче двух других сшивающая прошлое с настоящим.
Книжка-легенда, собравшая многие знаменитые дахабские байки, от «Кот здоров и к полету готов» до торта «Андрей. 8 лет без кокоса». Книжка-воспоминание: помнит битые фонари на набережной, старый кэмп Лайт-Хаус, Блю Лагун и свободу. Книжка-ощущение: если вы не в Дахабе, с ее помощью вы нырнете на Лайте или снова почувствуете, как это — «В Лагуне задуло»…
Автор приглашает читателя послужить в армии, поработать антеннщиком, таксистом, а в конце починить старую «Ладу». А помогут ему в этом добрые и отзывчивые люди! Добро, душевная теплота, дружба и любовь красной нитью проходят сквозь всю книгу. Хорошее настроение гарантировано!
В творчестве Дины Рубиной есть темы, которые занимают ее на протяжении жизни. Одна из них – тема Рода. Как, по каким законам происходит наследование личностью родовых черт? Отчего именно так, а не иначе продолжается история того или иного рода? Можно ли уйти от его наследственной заданности? Бабка, «спивающая» песни и рассказывающая всей семье диковатые притчи; прабабка-цыганка, неутомимо «присматривающая» с небес за своим потомством аж до девятого колена; другая бабка – убийца, душегубица, безусловная жертва своего времени и своих неукротимых страстей… Матрицы многих историй, вошедших в эту книгу, обусловлены мощным переплетением генов, которые неизбежно догоняют нас, повторяясь во всех поколениях семьи.
«Следствие в Заболочи» – книга смешанного жанра, в которой читатель найдет и захватывающий детектив, и поучительную сказку для детей и взрослых, а также короткие смешные рассказы о Военном институте иностранных языков (ВИИЯ). Будучи студентом данного ВУЗа, Игорь Головко описывает реальные события лёгким для прочтения, но при этом литературным, языком – перед читателем встают живые и яркие картины нашей действительности.
"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.
Героиня романа Инна — умная, сильная, гордая и очень самостоятельная. Она, не задумываясь, бросила разбогатевшего мужа, когда он стал ей указывать, как жить, и укатила в Америку, где устроилась в библиотеку, возглавив отдел литературы на русском языке. А еще Инна занимается каратэ. Вот только на уборку дома времени нет, на личном фронте пока не везет, здание библиотеки того и гляди обрушится на головы читателей, а вдобавок Инна стала свидетельницей смерти человека, в результате случайно завладев секретной информацией, которую покойный пытался кому-то передать и которая интересует очень и очень многих… «Книга является яркой и самобытной попыткой иронического осмысления американской действительности, воспринятой глазами россиянки.
Драматические моменты в судьбе великого математика и астронома Иоганна Кеплера предстают на фоне суровой и жестокой действительности семнадцатого века, где царят суеверие, религиозная нетерпимость и тирания императоров. Гениальный ученый, рассчитавший орбиты планет Солнечной системы, вынужден спасать свою мать от сожжения на костре, терпеть унижения и нужду, мучится от семейных неурядиц.
Каждая новая книга Патрика Модиано становится событием в литературе. Модиано остается одним из лучших прозаиков Франции. Его романы, обманчиво похожие, — это целый мир. В небольших объемах, акварельными выразительными средствами, автору удается погрузить читателя в непростую историю XX века. Память — путеводная нить всех книг Модиано. «Воспоминания, подобные плывущим облакам» то и дело переносят героя «Горизонта» из сегодняшнего Парижа в Париж 60-х, где встретились двое молодых людей, неприкаянные дети войны, начинающий писатель Жан и загадочная девушка Маргарет, которая внезапно исчезнет из жизни героя, так и не открыв своей тайны.«Он рассматривал миниатюрный план Парижа на последних страницах своего черного блокнота.
Роман «Пора уводить коней» норвежца Пера Петтерсона (р. 1952) стал литературной сенсацией. Автор был удостоен в 2007 г. самой престижной в мире награды для прозаиков — Международной премии IMРАС — и обошел таких именитых соперников, как Салман Рушди и лауреат Нобелевской премии 2003 г. Джон Кутзее. Особенно критики отмечают язык романа — П. Петтерсон считается одним из лучших норвежских стилистов.Военное время, движение Сопротивления, любовная драма — одна женщина и двое мужчин. История рассказана от лица современного человека, вспоминающего детство и своего отца — одного из этих двух мужчин.
Йозеф Цодерер — итальянский писатель, пишущий на немецком языке. Такое сочетание не вызывает удивления на его родине, в итальянской области Южный Тироль. Роман «Итальяшка» — самое известное произведение автора. Героиня романа Ольга, выросшая в тирольской немецкоязычной деревушке, в юности уехала в город и связала свою жизнь с итальянцем. Внезапная смерть отца возвращает ее в родные места. Три похоронных дня, проведенных в горной деревне, дают ей остро почувствовать, что в глазах бывших односельчан она — «итальяшка», пария, вечный изгой…