Сорок 2 дня - [2]

Озноб пробегает по моему позвоночнику.

Он смотрит на меня ничего не выражающим взглядом, плотно сжав челюсти, выглядя еще более прекрасным и ожесточенным, нежели тогда, словно совершенное великолепное, обезличенное божество. Но в нем появилось и еще что-то, совсем другое. Некая жесткость, на грани жестокости, которой раньше не было, сейчас просвечивается в чуть прикрытых, напряженных красивых глазах, и вокруг сжатого рта появились жесткие линии.

Шок, вызванный встречей с ним, таким изменившимся и таким великолепным, не позволяет мне ни сказать что-либо, ни сделать. У меня выветриваются все отрепетированные сценарии, я просто стою здесь, разинув рот, как полная идиотка, жадно впитывающая его взгляд. В знойных ночах пустыни я потратила бесчисленное количество часов этих длинных-предлинных ночей, облазив весь интернет и пытаясь найти любое упоминание об этом мужчине.

Месяцами я не находила ничего.

Потом в один прекрасный день на пиратском сайта, маленькая краткая статья, что он обручился с Викторией Монтгомери, дочерью четвертого графа Хардвика. Я откинулась на спинку стула, и не знаю сколько невидящим взглядом смотрела на эту фотографию. Безумная ревность, накрыла все мое тело, словно раскаленная лава, вливаясь в кишки, принося с собой ужасное ощущение невосполнимой потери.

Там же, на этом сайте, была маленькая фотография, запечатлевшая их, сидящими в ресторане за столиком. Она была настолько зернистой и нечеткой, что на ней можно было с трудом что-либо разобрать, но я уставилась на нее и смотрела очень долго, и потом возвращалась к ней снова и снова. Как если бы эта фотография давала некий ключ к разгадке его тайны, которую я не понимала и не понимаю. Медленно, очень медленно я начала замечать некоторые особенности, чашки кофе, его рука на столе рядом, но не касается ее. Лицо Виктории, повернутое к нему, трудно сказать, о ее выражении, но создавалось такое впечатление, что оно было полно величайшей преданности и решимости. Я медленно поглаживала живот, находясь на седьмом месяце беременности, и эти круговые движения по своему животу постепенно утешали меня. «Ты не принадлежишь его стилю жизни, и он не твой мужчина. И никогда им не был. Но этот ребенок всегда твой». И расплавленная лава внутри постепенно стала охлаждаться, образуя черные запекшиеся корочки. Вентилятор жужжал над потолком. В соседней комнате блаженно спала мама, не ведая моей глубокой печали.

— Присаживайся, — мягко приглашает он.

Но я не в состоянии двигаться, мои ноги словно приросли к полу. Я закрываю и открываю рот, но ни слова не вылетает, сглатываю и пробую снова. Песня начинает звучать в моей голове «Baby Did A Bad, Bad Thing». Черт. Это значит, что у меня проблемы. Со мной всегда происходят неприятности, когда эта песня начинает звучать в моей голове.

— Что ты здесь делаешь? — мой голос еле слышан.

— Рассматриваю твою заявку на получение кредита.

— Что? — я знаю, что мой возглас не блистал интеллигентностью, и напоминает тех, навьюченных животных, которые медленно передвигаются, но я не могу позволить себе расслабиться.

— Я здесь, чтобы рассмотреть твою заявку на кредит, — терпеливо повторяет он.

Звучит логично, но его слова — это камни, которые вбиваются в мою голову. Итак, он здесь, чтобы рассмотреть мою заявку на получение кредита? Я встряхиваю головой, чтобы как-то выбить эти чуткие тяжелые камни и начать здраво мыслить.

— Ты здесь не работаешь. Ты не рассматриваешь маленькие кредиты.

— Я здесь, чтобы рассмотреть твой.

— Почему? — И тогда глупая мысль мелькает у меня. Позже, прокручивая весь разговор, я ударю себя по лбу, за свою собственную наивность, но в тот момент пламя злости, бушующее во мне, уже ускоряет обороты. — Таким образом, это означает, что ты можешь отклонить? Не беспокойся. Я знаю, где выход, — говорю я с жаром, и начинаю вставать.

Он тоже встает.

— Лана, подожди.

Я окидываю его взглядом сверху-донизу. Странно! Он, кажется, даже больше, выше.

— Скорее всего я единственный во всей банковской сфере, кто в состоянии одобрить тебе этот кредит.

Я продолжаю тупо пялиться на него. Как я страстно желала опять увидеть глаза этого мужчины, и как я тосковала по его взгляду. Какой же он по-настоящему красивый.

— Сядь, пожалуйста.

В оцепенении я смотрю на два стула, стоящие перед ним, но не двигаюсь. Мои мысли, словно запутались в сладкой патоке. Похоже, зря я сюда пришла, это не имеет смысла.

— Как ты узнал, что я буду здесь сегодня?

— Отличное маленькое программное обеспечение, устанавливаешь флажок на твое имя, если оно совпадает с датой твоего рождения, когда дело доходит до банковской системы, и, конечно же, тот факт, что ты начала использовать свой счет опять-таки меньше, чем неделю назад.

Я не могу мыслить здраво.

— Все деньги ушли на Швейцарский счет?

Я киваю.

— Но почему ты здесь? — спрашиваю я, хотя уже знаю ответ на этот вопрос.

— По той же причине, как и прежде.

— Для секса.

— Секса? — шипит он. — Боже, у тебя других идей нет, не так ли?

Он сердится. Таким злым я его еще никогда не видела. Я смотрю на его превращение с недоверием. Меня больше всего шокирует выражение его лица, искаженное, жесткое, зубы стиснуты так крепко, что мышцы на его шеи вздулись. Его брови превратились в две прямые линии. Мужчина, которого я знала раньше, который кормил меня икрой и спокойно поменял билет моей матери на первый класс, исчез, испарился, заменившись на этого незнакомца с яростными, недоверчивыми глазами. Его дыхание, кажется, становится резче, пока он приближается ко мне. Он останавливается, в шаге.