Соня, уйди! Софья Толстая: взгляд мужчины и женщины. Роман-диалог - [38]

Прощай, моя милая, душечка, голубчик. Не могу диктовать всего. Я тебя так сильно всеми любовями люблю все это время. Милый мой друг. И чем больше люблю, тем больше боюсь.

Если судить по письмам, кто же кого любит больше и кто лучше умеет выражать эту любовь? Тут, на мой взгляд, 1:0 в пользу Толстого. Но в близком общении, я так понимаю, все было наоборот? Объясните мне, что происходит? Может, это какая-то ролевая игра?

П.Б./ Интересно вы ставите вопрос! Вы предлагаете мне теперь выступить в роли адвоката Софьи Андреевны?

Давайте не будем спешить и поговорим об этом обстоятельно, потому что тема их переписки не менее важна, чем тема их дневников.

Но сначала о ролевых играх. Мне кажется, что жизнь любой семьи — это всегда в некотором роде ролевая игра. Важно, чтобы эти «роли» были понятны супругам, а главное, приняты ими. В противном случае он и она играют в разных пьесах, и тогда в семье начинается коллапс. В медицинском смысле «коллапс» — это угрожающее жизни состояние, характеризующееся ухудшением кровоснабжения жизненно важных органов. В семейном плане — нарушение коммуникации между супругами, когда они не понимают друг друга. И тогда начинаются все эти «ты меня не слышишь», «ты меня никогда не понимал» и прочие вещи, которые ведут к разводу.

Конечно, в жизни Толстого и Софьи Андреевны было определенное распределение «ролей». Причем Толстой сам в начале их семейной истории эти «роли» распределил, а Соня приняла это распределение. Он — писатель, помещик, отец семейства, которое, как он сразу предполагал, будет многодетным. Она — жена, подруга, помощница, мать. И, насколько я понимаю, они даже не проговаривали между собой эти «роли», они их и так чувствовали.

Но потом возникла серьезная проблема, связанная с тем, что Толстой на рубеже 70–80-х годов решил круто поменять правила игры. А вот к этому Софья Андреевна готова не была. Но это тема будущего разговора.

А пока о их переписке…

Для меня самого этот феномен трудно объясним. Вот смотрите. Они жили вместе. Расставания были не слишком долгими. Впрочем, почти каждое лето на протяжении 60–70-х годов Толстой уезжал в Самарскую губернию на лечение кумысом. Но и Софья Андреевна не раз ездила с ним, хотя ей там не нравилось: жара, мухи, спартанские условия, а кумыс она не любила. Еще он иногда уезжал к брату и сестре Маше в Пирогово. По издательским делам уезжал в Москву. В 1864 году он жил в Москве, где ему лечили сильный вывих правого плеча, о котором я уже говорил (упал с лошади). Потом несколько раз совершал паломничество в Оптину пустынь. Но все-таки расставались они не на очень длительные сроки. Тем не менее собрание писем Толстого жене занимает в Полном собрании его сочинений два тома! Больше писем он написал только Владимиру Черткову — четыре тома. Но Чертков не жил бок о бок с Львом Николаевичем. При этом у них были серьезные совместные издательские дела, а не только духовное общение. Так что большое количество писем Черткову объяснимо. Но два тома писем жене, с которой он жил, редко расставаясь, — это безусловно феномен.

Видите ли, Катя! Если бы это было только в первые годы их семейной жизни! Тогда это было бы понятно. Он уехал, пусть и ненадолго, она без него в Ясной Поляне, где ей еще непривычно. У нее были тяжелые роды, и родился болезненный ребенок, у которого постоянные поносы, рвота и т. п. Ей необходима его поддержка, чтобы она не чувствовала себя брошенной, одинокой в деревне. Особенно — поздней осенью и зимой. Но загадка состоит в том, что так они переписывались всю жизнь во время разлуки. Почти каждый день по письму от него и от нее! Письма подробные, настолько подробные, что даже немного утомляют читателя. И это нельзя объяснить иначе, чем тем, что не только она, но и он нуждался в ее непрерываемом «присутствии», хотя бы через письма.

Этот феномен мы сможем по-настоящему оценить только когда выйдет их полная обоюдная переписка. Такое издание готовится сейчас Государственным музеем Л. Н. Толстого в Москве (ГМТ). Пока же мы имеем два тома писем Толстого (полное издание) и неполное издание писем Софьи Андреевны, которое вышло в 1938 году и сейчас является библиографической редкостью.

Замечательный специалист по Толстому, заместитель директора ГМТ по научной работе Людмила Викторовна Гладкова как-то сказала мне, что когда выйдет полная переписка Толстого с Софьей Андреевной, перед нами откроется история Большой Любви. И я ей верю. Думаю, тогда снимутся многие вопросы, в том числе и те, что мы с вами так бурно обсуждаем.

Но пока и мне многое не понятно и многое смущает, как и вас. В том числе и тон ее ранних писем.

У меня от них создается впечатление, что когда он куда-то уезжал, у Сонечки начиналась просто паника, какой-то ее «арзамасский ужас». В апреле 1864 года Толстой уехал в имение Пирогово по делам брата и сестры, которые в это время находятся за границей. Уехал ненадолго, скоро вернется. И вот она пишет ему:

…Сережа (первый ребенок. — П. Б.) стал хрипеть, ему заложило грудь, и на меня нашел такой страх, я по обыкновению начинаю теряться и бояться. А без тебя еще страшнее и хуже. Употреблю все средства против простуды, Бог даст не опасно. А ужасно, ужасно трудно мне и грустно, и страшно без тебя. Теперь он спит, а я беру на себя и всё тебе описываю. Вчера, как ты уехал, я себя выдержала и не плакала. Но вдруг у меня будто бы стало очень много дела, я хлопотала, бегала, суетилась, хотя нынче, спроси, что я делала, — я не знаю. Больше возилась с Сережей и с рук его почти не спускала. Гулять не ходила, а вечером вязала. Когда же пришла в свою комнату и хотела, было, ложиться, так мне вдруг стало скучно, что я просидела два часа, писала, да не пошла́, плакала, и всю ночь потом почти не спала. А когда заснула, всё видела какие-то страшные сны и пугалась и просыпалась.