Соната моря - [7]

Спокойно и равномерно рокотал прибой. От его шума было некуда деваться — голос моря был слышен в воде, или очень влажном воздухе — уже трудно было разобрать. Наверное, море схлынуло и оставило город открытым вечернему небу. Но волны были все ближе, брызги летели ей в лицо, потом в глаза плеснула волна, Лоренца вскрикнула и сжала кулаки. Море заливало улицы. Утопая, Лоренца успела заметить, что равнодушные рыбы вновь поплыли вдоль стен, скользя пустым взглядом по окнам.

В ладонь больно врезалось ребро монеты и наваждение пропало. Календарь на стене, чайник закипает. Хлопнула дверь — Ажуолас вернулся.

Лоренца повертела в руке монету, спрятала ее обратно в карман и тихонько выскользнула из дома.

Идти до моря было недалеко, а быстрым шагом — тем более. Берег словно вымер. Даже чайки пропали.

— Ну и где вы? — вслух проговорила Лоренца, — что вам надо от меня? Что за… Я домой хочу!

Она не выдержала и расплакалась. Еще немного, и мама поймет: что-то не так. Господи, ей и до психушки недолго! Рыбы, змеи, дома, бабушка — или двойник, кто их, глюки, разберет, — с иностранным именем. Рассказать кому — и наденут на тебя одежды с длинным рукавом, и повезут в красно-белой карете.

Море было тихим и некрасивым, как на плохом рисунке.

— Идите к черту! — прошептала девочка.

Она достала монету, подержала ее немного на ладони и без сожаления швырнула в воду. Монетка весело запрыгала, по серой глади, оставив на ней пять «блинчиков».

К черту! К черту ваши тайны.

Она зашагала к дому, но чуть не дойдя до калитки, свернула в сторону, уселась на траву и зарыдала с новой силой.

Ну чего она добилась? Утопила сувенир? Ай да молодец! Ничего страшного, даром досталось. Только что это изменит? Голова на место встанет?

— Лариса!

Ажуолас неловко топтался рядом, потом приобнял сестрицу за плечи, утешая. Тут же виновато отвел руки.

— Ну, что случилось?

— Не могу я больше! — ревела сестрица, — не могу!

— Тебе плохо с нами?

Лоренца затрясла головой. Лучше б он ее не жалел, от этой неожиданной доброты все обиды и жалобы на жизнь полезли наружу. Хорошо хоть выговорить их вслух рыдания не позволяли.

— Маму твою позвать? — спросил брат.

— Не надо! — испугалась Лоренца. У нее даже слезы высохли, — пожалуйста, не говори… Она правда решит, что мне плохо, а мне…

— Тебя кто-то обидел?

— Не обидел. И мне тут… Знаешь, даже и хорошо. Просто непонятно.

— Это пройдет, — пожал он плечами, — привыкнешь. Подожди, я вот починю велосипед, кататься научу. Будешь с нами ездить.

— Ага, починишь, — буркнула Лоренца, отыскивая носовой платок, — если Аустея разрешит.

Ажуолас рассмеялся.

— Она в Лондон едет до конца лета. Запрещать некому.

— Так что же случилось, — спросил Ажуолас, когда она оттерла глаза и щеки мягким, пропахшим лавандой, лоскутом. Лоренца уже немного успокоилась, хотела отшутиться, но замерла, не в силах шевельнуться.

Бабушка, — или Жиежула, — стояла в конце дорожки. Как всегда в темном. Она показалась немного выше, чем днем, на шоссе, платье на ней было длинное, ноги закрыты подолом и Лоренца не видела, те же безобразные ботинки на ней, или бабка переобулась. А вот лицо переменилось. Жиежула смотрела с нескрываемым ликованием. Радость была нехорошая, Лоренце хотелось то ли спрятаться, то ли камнем швырнуть, только бы не видеть кривой улыбки и сверкающих глаз. Брошь на темном платье сияла, как светляк.

— Что там? — обернулся Ажуолас, но видение уже растаяло, или же бабушка-Жиежула успела шагнуть вбок, под защиту густых кустов. В сумерках разглядеть, кто там прячется, было трудно.

— Ничего, — прошептала Лоренца. Брат покачал головой:

— Тебе не идет вранье.

Лоренца вздохнула:

— Если рассказывать начну, никто не поверит, что правда.

Они уселись на траву. Пахло цветами и дымом — из трубы ближайшего дома выплывали светло-серые клубы. В маленьком костеле неподалеку запели колокола. Теплело. День-два — и снова можно будет валяться на горячем песке.

— И сегодня она снова со мной говорила. Она откуда-то нас знает, но родни тут точно не оставалось… — закончила Лоренца и подняла глаза.

Ажуолас внимательно смотрел ей в лицо. Как ни странно, он ей верит, — поняла она. Брат слегка нахмурился и спросил:

— Она так и назвалась? Жиежула?

— Ну да, — непонимающе протянула Лоренца, — а… что-то не так?

— Ты слышала это имя раньше?

— Не слышала никогда. Это она все про нас знает. И про маму, и что бабушку Региной зовут.

— Регина? Она сказала — Регина?

— Ну да… Не совсем так, у нее акцент сильный.

— Нет, — покачал головой Ажуолас, — она ее по другому назвала.

Он замолчал, отвернувшись. Лоренца поежилась.

— И что же? — дернула она брата за рукав, когда пауза стала совсем невыносимой.

— Потом, — отмахнулся парень, — я сам не уверен. Папе можно сказать, но он сегодня не приедет. Давай я с ним сначала поговорю.

Так. Отчим все узнает. Лоренце стало тошно и пусто — доверилась, называется. Но отговаривать Ажуоласа не стала. Пусть рассказывает, хуже уже не будет.

Единственное, о чем она промолчала, это о монете. Стыдно было детской выходки.

Пили чай, заваренный с душистыми травами, ели вкусный пирог. Мама уже перевернула лист календаря и вместо подводного города Лоренца разглядывала полуостров на фоне закатного неба. Два костра на берегу светились, словно глаза. Огромный, добрый усталый зверь прилег у воды, смотрит на воду и вот-вот заснет.