Соната единорогов - [5]

— Джозефина Ривера, у тебя возникало когда-нибудь чувство, будто кто-то идет рядом с тобой — стоит лишь чуть повернуть голову и вот он? Но только, когда оборачиваешься, никогошеньки там нет. Ощущала когда-нибудь такое?

Джой кивнула.

— Вроде как кто-то смотрит на тебя, а ты его не видишь?

— Примерно так, — согласился Джон Папас. — И может, похоже еще на то, что смотришь-то ты сама, смотришь на что-либо, оно здесь, прямо через улицу, но только ты видишь маленький его кусочек, а целого — никогда. Такое с тобой бывает?

— Думаю, да, — медленно ответила Джой. — Абуэлита — моя бабушка, — когда я была совсем маленькой, повторяла, что если достаточно быстро повернуть голову, то можно заглянуть себе в ухо. Примерно на это похоже.

Джон Папас приобрел вдруг вид совсем усталый, отсутствующий.

— Ага, — сказал он. — Ладно, ты просто держи глаза открытыми, вот и все.

Он снова потер усы, сунул ящик с монетами под мышку и повернулся, чтобы уйти в мастерскую.

— Этот юноша. Индиго, — сказала Джой.

Джон Папас остановился, не оборачиваясь.

— Ничего не имею сказать. Иди домой, я нынче закроюсь пораньше, такое у меня настроение. До свидания.

— Ладно, — сказала Джой. — До свидания.

Голос ее звучал тонко, обиженно и она злилась на себя за это. Она шагнула к старику, собираясь спросить: «Хотите я завтра приду?» — и замерла, потому что снова вернулась музыка…

…теперь далекая, только почему-то во времени, а не в пространстве, звук, обладающий запахом, зеленым и смуглым, запахом яблок, и больших, нагретых солнцем перьев. Мелодия парит и просит и вдруг падает вниз, будто бумажный змей, то близкая, как мое дыхание, то настолько далекая, что мне приходится вслушиваться кожей, не ушами. Где это, где? Я должна попасть туда.

Она не сознавала, что шепчет последние слова, не сознавала, пока не услышала голос Джона Папаса:

— Что где? О чем ты говоришь?

— О музыке, — ответила Джой. — Та же музыка, откуда она?

Джон Папас молча глядел на нее.

— Здесь, сейчас, прямо сию минуту, — ошеломленно оглядевшись, она побежала к двери, крича: — Откуда она? Она повсюду, неужели вы не слышите?

Дверь, как всегда, заело, дергая ее, пытаясь дорваться до музыки, Джой потянула запястье и сломала ноготь.

Тут рядом с ней оказался Джон Папас, ласково положил ладонь ей на плечо. Музыка стихала, хоть Джой еще слышала ее волосками предплечий, ощущала ее вкус на пересохших губах.

— Ступай домой, Джозефина Ривера, — негромко сказал Джон Папас. — Ступай прямиком домой, нигде не останавливайся и ничего не слушай. Включи плеер и слушай его. Мы с тобой потом поговорим подробнее, может быть, завтра. Вот, держи, твои учебники. Ступай. Теперь домой.

— Это тот юноша, — сказала Джой. — Индиго. Музыка началась с него. Мистер Папас, я должна понять…

— Завтра, — сказал Джон Папас. — Может быть. Теперь домой.

Он пинком распахнул дверь, вытолкал Джой на улицу и уже опускал узкие жалюзи и переворачивал картонную табличку словом «ЗАКРЫТО» наружу, когда Джой вновь взгромоздила на плечи рюкзак.

Глава вторая

Первое число месяца, поэтому к обеду приезжает Абуэлита. За стол уселись позже обычного, поскольку мистеру Ривера пришлось после работы ехать за Абуэлитой в пансион-интернат «Серебристые сосны» и потом везти ее домой. Она сидела за столом напротив Джой: маленькая, смуглая, кругленькая, гладкие черные волосы ее поредели, но сверкали по-прежнему. Каждый раз, ловя взгляд Джой, Абуэлита улыбалась улыбкой медленной и завершенной, как восход солнца.

Джой так толком и не знала сколько бабушке лет — отец любил повторять, что Абуэлита и сама-то не знает, — и с самого детства Джой было по-настоящему трудно представить ее отцовой матерью. Дело тут было не в отсутствии сходства, поскольку черные волосы, коротковатые пальцы и маленькие, изящные уши мистера Ривера были точь-в-точь как у Абуэлиты; дело было скорее в том, что глаза его никогда не принимали своенравного, неуяснимого выражения, никогда не мелькало в них быстрое, потаенное озорство, которое Абуэлита обнаруживала только перед Джой. Джой, совсем еще маленькую, донимала тревожная мысль, что Абуэлита вовсе и не член их семьи, просто она взяла их всех под свое крыло из каких-то одной только ей ведомых соображений и в любой миг может удрать к своим настоящим детям и внукам. Ей и поныне снились такие сны.

На громком каульском испанском Абуэлита расспрашивала сидящего рядом с сестрой десятилетнего брата Джой, Скотта, о его школьных делах. Скотт ерзал на стуле, гонял по тарелке куски и все поглядывал на отца. Мистер Ривера отвечал за него по-английски.

— У него очень хорошие отметки, мама. Учится в классе для особо одаренных да еще и в футбол играет. Команда может в этом году выйти в финал штата.

— А по-испански не говорит, — сказала Абуэлита. — Мой внук не умеет говорить со мной на нашем языке.

В голосе ее не было ни обиды, ни осуждения, ни даже сожаления, — лишь не свойственное ей отсутствие юмора, — но лицо мистера Ривера все равно покраснело.

Вмешалась мать Джой.

— Мама, у него времени не хватает, он так занят в школе, в команде, с друзьями, ну, и так далее. И потом, ты же знаешь, он просто не часто