Соломенный кордон - [18]

— Так-то оно так, но подумать надо...

Поликушин заметил, что исчезла с круглого лица десятника улыбка, он понял, что сказал не так, но твердо повторил:

— Подумать надо!..

Антон Поликарпович хотя и чувствовал себя неважно, но старался держаться молодцом и домой возвращался в хорошем настроении.

Он согласился остаться на «Пугачевке», и был уверен, что работа у него пойдет. Спрятав обушок в забое, решил помалкивать о том, что на «Пугачевке» можно одну смену работать полностью. Уголь брать не отбойным молотком, а на обушок. «С месячишко поработаю, а там посмотрю», — решил он.

— Положение теперь у меня такое, — оправдывал сам себя Поликушин. — Да и проверить все надо, как следует. Может быть, завтра и обушком его не возьмешь...

И тоскливо стало Поликушину, когда он узнал, что все забойщики отказались работать на «Пугачевке».

— Жаль, загубили дело, — виновато тянул Сидор Иванович перед начальником шахты. — Люди сейчас подходят, продержатся месяца два, смотришь — загонят дегазирующие пласты, и бери «Пугачевку».

Антон Поликарпович видел, как раздражают эти рассуждения начальника шахты, как зло надуваются на его красноватом лице желваки. «Будь на месте однорукого Сидора Ивановича кто-нибудь другой, несдобровать бы ему», — подумал Поликушин. Он сочувствовал инженеру и хотел как-то помочь ему. «Не ради живота своего затеял человек это дело. Главное — сейчас лаву удержать, а там оправдается затея Сидора Ивановича...»

Инженер как будто догадался о мыслях забойщика, спросил:

— А что скажет Антон Поликарпович?

— Лаву можно держать...

— Спасибо, Поликушин! — прервал начальник шахты Топорков. — Я ведь не год работаю в горной промышленности, понимаю, что можно держать... но ушел ты, а тут сидишь и думаешь, вернутся или нет!.. — и чтоб не сорваться, начальник шахты ушел.

От сказанного забойщику стало не по себе.

— Горячий человек, вспыльчив, но справедлив, умеет вовремя сдержать себя,— с облегчением выдохнул Сидор Иванович. — Он внимательно посмотрел на Поликушина и, не заметив в его глазах тревоги, сказал: — И я говорю вам спасибо, Антон Поликарпович! — заметно было, что он верил Поликушину, как саперу. — По всем шахтерским законам, в такой лаве нельзя одному работать. Нужен человек, который бы определял процент метана в воздухе. Сопровождать тебя будет десятник вентиляции Зиновьевич. Сейчас я вас познакомлю.

Зиновьевич, тщедушный, маленького роста старикашка, с пышными серебряными усами и бородкой клинышком, с керосиновой лампой — вольфой поджидал Поликушина у ствола.

Антон Поликарпович помнил Зиновьевича и сразу узнал его. До войны он тоже работал десятником по вентиляции, шахтеры между собой называли его мухомором. За прошедшее время старик нисколько не изменился, он улыбался Поликушину, как будто они только вчера расстались.

— Ишь ты-ы, — покачал из стороны в сторону вольфой, приветствуя этим жестом забойщика,— Антон Поликарпович, собственной персоной.

— О, да вы знаете друг друга, — сказал Сидор Иванович.

— Как же не знать, если годов десять в одном подземелье. Шахта не Москва, народу поменьше и «проспекты» уже, хочешь не хочешь, а бывает, что носом зацепишься за товарища.

«Все такой же говорун», — отметил Поликушин и, вспомнив о страсти Зиновьевича к голубиной охоте, спросил:

— Охоту держишь?

— Как не держать, без охоты совсем невозможно...

И пока спускались в шахту, пока шли на участок, старикашка не умолкал. Из его рассказа забойщик узнал, как умерла старуха, жена Зиновьевича, как он хотел сварить ей бульон из голубей, а она отказалась, убедив старика, что все равно умрет и он останется одиноким без голубей.

— Вот у меня жена какая была, сохранила охоту для всего поселка! — Зиновьевич сказал это с такой гордостью и восторгом, как будто старуха его совершила подвиг. Он замолчал только в лаве, когда Антон Поликарпович, наладив вентиляцию, принялся за работу.

Старик выбрал поудобнее место, чтобы не мешать забойщику работать, убавил в лампе фитиль, и желтоватый свет вольфы крохотным цветком отразился в глянце породы. Зиновьевич следил за языком огонька, определяя по высоте пламени процент метана в лаве. Он замечал, как после ряда сильных выбухов пламя увеличивалось, но, несмотря на это, оставался спокоен. При хорошей вентиляции это неопасно. Наблюдая за движениями Поликушина, старик одобрительно кхекал, подсказывал, где лучше делать подбой пласта.

Иногда Поликушин вспоминал сказанное начальником шахты, думал об опасности, но присутствие Зиновьевича настраивало забойщика на другие мысли, и он верил, что сам он и этот старичок вечны па земле, как вечна жизнь. И от этих мыслей Антон Поликарпович работал увереннее и сноровистее.

6

Прошло больше месяца с того дня, как Поликушин первый раз после войны опустился в забой. В сквере на доске Почета появился его портрет. С первой получки Светлана купила продуктов, несколько буханок хлеба и накормила детей досыта.

Антон Поликарпович сидел у открытого окна и слышал, как его младший сын разговаривал с приятелем.

— Как папка пришел с войны, хлеба у нас — от пуза.

— Врешь ты все, — усомнился приятель.