Соломенный кордон - [100]

Добродушие, отходчивость и доверчивость Смольникова защищали его от злых шуток и насмешек. Иногда Саня из деревни Селезенкино был душой студенческих компаний.

Вот бы Смольникова сюда, с ним не соскучишься... что, если бы наш Саня и Лилия из Счастливки вышли бы на сцену в селе Знаменка... — мечтал я и неожиданно посмотрел на часы. Был полдень. Стайками стали появляться сноровистые, неутомимые хозяйки, спустившись с холма, они рассыпались по лугу, отыскивая каждая свою корову.

Я заметил, что Чикиринда пришла вместе с матерью Надежды, та специально подогнала ко мне поближе Буренку, и я несколько раз ловил на себе ее изучающий взгляд.

Вспомнив о голавле, я отправился к речке, голавль ожил и, заметив меня, юрко зашмыгал на кукане, того и гляди сорвется. Долго не раздумывая, я резко выдернул его из воды и, завернув в узелок с бутылкой, молча отдал Чикиринде.

В тот же вечер Виктор сам заговорил о Надежде:

— Приходила ко мне мать Надежды. Расспрашивала о тебе, главный вопрос — не женат ли ты? Я сказал, что нет. После этого она малость успокоилась. Смотри, здесь ко всяким встречам относятся серьезно...

— Вить, а что у вас было с Надеждой?

Ведрин как будто ждал моего вопроса. Он посмотрел мне в глаза, пожал плечами:

— И тебя Чикиринда проинформировала?.. А что у нас могло быть, девушка она интересная, рвется в институт. Приходила по-соседски за книгами, за советами, как готовиться к вступительным экзаменам. Погоди, она еще и тебя замучает расспросами об институте... да, несколько раз ходили с ней на речку, в лес. Меня удивляло, как она чувствует природу, и я советовал ей поступать на биологический...

Виктор замолчал.

— И все? — спросил я.

— А что еще? У меня, Максим, есть невеста, и к тому же в сельских нюансах я быстро разобрался. Вот и вчера я ездил в город, разговаривал по телефону со своей дорогушей...

— Как-то она ведет себя странно, когда в разговоре упоминаю тебя, — продолжил я разговор о Надежде.

Виктор засмеялся:

— Ну, если так обстоит дело, придется объясниться до конца. Однажды на речке мы с ней попали под грозу. Гроза была сильная, с ослепительно-яркими взрывами, временами мне казалось, что рядом рвутся снаряды. Надюха упала на колени и с таким усердием стала молиться, что я хохотал до слез. С тех пор всякие отношения между нами прекратились... Смотри, Максим, мать их двоих вот с таких лет, — Виктор опустил руку ниже стола, — без отца подымала.

— Ведрин всегда остается Ведриным. Проведал бы меня на рабочем месте, приходи, пока луга цветут.

— Надо вырваться, — Виктор устало потер виски, повторил: — Вырваться, пока цветут луга.

VIII. Сенокос

Несколько раз в пойму приходили односельчане, осматривали травы, тот луг, на который я не пускал стадо. Осмотрев, шли дальше, на большой колхозный луг.

По законам, издавна существующим здесь, косить начинали колхозный луг, а после приступали к своим делянкам.

Чикиринда говорила, что и мне положена делянка.

— Пастуху завсегда выделяют сено. Савелия нетути, значит, тебе надел.

— Зачем он мне?

— Савелий продавал.

— Я же сказал, что не нужен,

— Не нужен, скот стопчет...

После того как Чикиринда рассказала матери Надежды, что видела нас вместе, Надежда ко мне больше не приходила. Виделись мы мельком или через забор, когда она была во дворе; или на улице в то время, когда я возвращался со стадом.

Бабка Чикиринда делала вид, что о нас она никому не обмолвилась ни словом, старалась при каждой встрече со мной о чем-нибудь заговорить, хвалила мое усердие.

Колхозный луг косили почти два дня, и в эти дни тарахтели трактора, стрекотали самоходные сенокосилки. Два дня утром накрапывал дождик, вызывая беспокойство у сельчан. Но, несмотря на внушительные тучи, при восходе солнца дождик прекращался, и ясная погода устанавливалась до вечера.

На третье утро дождика не было совсем, и трактора тоже не появлялись в лугах. Меня угнетала необычная тишина, с непривычной желтизной и бесконечными рядами скошенной травы луг. Птицы растерянно пересвистывались, даже назойливый скрип коростеля раздавался редко.

Взошло солнце, и на лугу появились женщины. До самого вечера над лугами не умолкали их голоса. То веселые, то протяжно-грустные песни, которые они пели, создавали настроение, наводили на разные думы. Я старался угадать, пришла ли на луг Надежда? А женщины ходили по лугу, будто водили хороводы, растянувшись длинной цепочкой вдоль скошенных рядов. В белых косынках, в белых кофтах, они были похожи на вереницы лебедей. Я решил подойти к ним поближе, надеясь на встречу с Надеждой.

— Пастушок, а пастушок!

Меня окликала одна из девушек, ворошивших сено. Все остальные остановились, повернули лица в мою сторону. Девушка, окликавшая меня, передвинула косынку почти на затылок, обнажая загорелое веснушчатое лицо, сверкнула белозубой улыбкой и добавила:

— Тебе привет от бабки Чикиринды!

Грянул смех. На смех оглянулись женщины из другого ряда, идущие немного впереди.

— Зачем же от Чикиринды? Ему привет от Надюхи! — Опять захохотали, и тут же голос позвал: — Надюх, а Надюх, твой пастушок приблизился. Оглянись, Надюх!