Соло для одного - [2]

— Где оркестр? — сказал я. — Почему молчит? Самое время грянуть что-нибудь бодрое, — и пошел в сарай за лопатой.

Я выскреб всю жижу, дошел до спрессованной временем глины, подровнял получившуюся площадку. Потом вырыл канавку для грунтовых вод. Отводную трубу собрал из пластмассовых пивных бутылок, вставлял их одну в другую, предварительно отрезав донца и узкие части горлышек. Из алюминиевых пластин, стопкой лежавших в углу мастерской, выгнул арки и укрыл ими свое мелиоративное сооружение. Этими пластинами дед собирался обшить потолок бани, но они оказались слишком толстыми и гвоздем не пробивались, высверливать же в каждой отверстия и подгонять по месту было делом муторным, и дед просто оббил потолок тарной дощечкой, а стратегический металл отложил до лучших времен. Вот он мне и пригодился.

В наших сараях хранится немало подобного добра.

Когда мне, например, нужен какой-то крепеж, я иду не в магазин, а к своему приятелю Сереге Акулову, гараж которого ломится от болтов и гаек, трудолюбиво собранных тремя поколениями слесарей местного флагмана машиностроения. Эхо социализма.

И по всей стране так.

Как-то, помнится, к редактору нашей газеты приехал его брат, стахановец и маяк Николаевской верфи, походил по кабинетам, покачал сокрушенно головой и сказал:

— Как вы здесь работаете, ребята? Не понимаю. Совершенно нечего взять, одна бумага, так столько за всю жизнь не использовать…

Закрыв «пивную магистраль» алюминиевой броней, я закидал трубопровод землей и отправился добывать камень.

Лес у нашего кооператива растет на бывшем поле. Вдоль тропинки тянется длинная каменная гряда-ровница — рукотворный памятник крестьянскому трудолюбию. Из нее-то я и набрал две тачки плоских булыжников, которыми вымостил площадку перед крыльцом. Получилось добротно, надежно, красиво: дачный вариант Красной площади!

Полюбовался на сделанное и пошел готовить обед.

Душа не лежала к изыскам. Отварил шесть картофелин и открыл банку «кильки балтийской неразделанной в томатном соусе». Этот дешевый и потому редкий по нынешним временам деликатес, как явствовало из текста на этикетке, изготовили в Великом Новгороде, на улице Санкт-Петербургской, 75. Масса баночки (нетто) 230 гр. На картинке была изображена собственно килька во всей своей красе, тут же чайка, реющая над траулером. Нечто навеянное известным полотном «В голубом просторе». Помнится, я от этой живописи чуть не прослезился и купил сразу четыре банки.

Заглянул в теплицу, в ней, как обычно, было тепло и влажно, аура спокойствия и дружелюбия, словно ласковая летняя вода, накрыла меня с головой, растения по обыкновению жаждали общения. «Вечером поговорим, вечером, — сказал я, — а сейчас мне нужен огурец. Один».

Пупырчатый огурчик, кривой как банан, я разрезал пополам и круто посолил.

Так. Что еще нужно? Чего-то не хватало на моем столе.

Господи! Ну, конечно же.

Стол, можно сказать, ломится от закуси, а я изображаю наивный электорат в предвыборном ступоре.

«Пшеничная слеза»

В холодильнике у меня имелось три бутылки.

Начать решил с «Пшеничной слезы».Такое потрясающее название могли придумать только в каком-нибудь глухом углу, затерявшемуся между Лысыми Горами и Калачом. Если бы водка была московской или питерской, то она вряд ли украсила бы мой стол. Наши столицы бьются в припадке дикого капитализма, и бог весть когда это кончится, только в провинции и можно еще встретить совестливое отношение к труду и производимой продукции. В этом смысле насчет нравственного возрождения культуры мне давно все понятно.

Сервировка поражала воображение лаконичностью и отточенностью композиции. Петров дефис Водкин, полагаю, ее бы одобрил. Вот ведь повезло мужику с имечком! Впрочем, в художественной среде встречаются и более тяжелые случаи, например, Горюшкин-Сорокопудов…

— Смирно, Смирнов, — скомандовал я себе, — хватит трепаться, равнение, — посмотрел на бутылку, — направо. Наливай!

Шутки в сторону, моя фамилия действительно Смирнов. Дмитрий Смирнов. И отец был Дмитрий Смирнов, и дед, и прадед. В нашем роду первенцев всегда называли Дмитриями. Не в честь ли убиенного царевича? В Угличе до сих пор живут неизвестные мне дальние родственники. Единственным из них, с кем встречался, был дядя Вася — сводный брат моего отца. Когда я учился в десятом классе, он приезжал к матери к гости.

Дядя Вася рассказал, что мой прадед был набожным человеком и держал небольшую лавку скобяных товаров. Его старший сын, мой дед, погиб на войне с германцем. Незадолго до мобилизации он успел жениться, и мой отец родился уже после его смерти и был наречен тоже Дмитрием. Моя бабка, по словам дяди Васи, была необыкновенной красавицей. Она и с ребенком на руках вышла замуж и снова за купеческого сына, промышлявшего рыбной торговлей.

О происхождении нашей фамилии я знаю со слов матери. В пору ухаживания отец ей рассказывал, что его прапрадед будто бы носил фамилию Шашагин и служил рядовым в Семеновском полку, том самом, который, ведомый декабристами, вышел на Сенную площадь. После подавления восстания и последовавшего вразумления шпицрутенами мятежный полк отправили на вечное поселение в Сибирь.