Солнечный ручеек - [6]
Так занавеска жила, мечтая и грустя. Каждый год она с нетерпением ждала тёплых весенних дней, когда хозяйка начинала после зимы раскрывать окно. И тогда занавеска, поддерживаемая заботливыми крыльями приятеля-ветра, могла хоть на капельку представить себя облачком, порхая возле распахнутых рам…
Но однажды весной хозяйка подошла к окну, покачала головой, сняла занавеску и бросила на стул.
А на её место повесила новую штору – красивую, капроновую, с розовыми узорами.
Старую занавеску положили в пакет и куда-то повезли. Потом её стирали в тазике во дворе старого дома, окружённого большими деревьями.
– Пусть-ка она ещё послужит на нашей деревенской даче! – сказала хозяйка и прикрепила выстиранную занавеску прищепками к верёвке, протянутой через двор, – сохнуть. Вокруг было зелено и солнечно, большие малиновые пионы шептались на клумбе, на деревянном покосившемся крылечке умывался полосатый серый кот.
Старый приятель-ветер уже был тут как тут: он вился вокруг, качал влажные складки занавески, гладил по головам лохматые шапки пионов, играл кончиком кошачьего хвоста, теребил ветви деревьев…
Занавеска была настолько тонкой и лёгкой, что скоро высохла, и хозяйка пришла снимать её. Но едва разомкнулись прищепки, как налетел ветер и выхватил из хозяйкиных рук занавеску. На упругих крыльях приятеля она взмыла над двором, над крышей дома, над кронами деревьев… Ветер поднимал её всё выше и выше в солнечную синеву, где купались в лучах света птицы, а над ними плыли воздушные, сказочно-прекрасные облака.
И занавеска тоже почувствовала себя самым настоящим облачком – пусть и очень небольшим, но таким же лёгким и воздушным. Она летела высоко над землёй и чувствовала себя счастливой, ведь её давняя мечта наконец-то осуществилась.
А внизу маленькие и большие люди удивлённо показывали на неё и кричали:
– Смотрите, смотрите, какое необычное облако!
Её приятель ветер тоже был счастлив: ведь он помог исполниться заветной мечте.
…Что было потом? Не знаю. Придумайте сами, если хотите.
Как обидели лужу
После июльской грозы рядом с калиткой у бабушкиного дома появилась лужа. Она сверкала на солнце и отражала синее, словно промытое ливнем, небо. Растущие рядом с забором оранжевые ноготки и белые ромашки стряхивали с листьев и лепестков остатки дождя. От капель поверхность лужи вздрагивала, и отражение солнца от этого дробилось на миллионы ослепительных звёздочек.
Алёнка спустилась по мокрым ступеням крыльца и ахнула от блеска лужи:
– Какая ты красивая! И какая большая – настоящее море!
От таких хороших слов лужа засияла ещё ярче и благодарно плеснула небольшой голубой волной на Алёнкины сапожки.
– Погоди, – сказала Алёнка. – Я схожу в магазин за хлебом, и мы с тобой поиграем в море и кораблики.
Лужа с нетерпением ждала Алёнку и представляла себя прекрасным бескрайним морем… Вот бирюзовые волны с белыми барашками пены на гребнях играют с ветром, а над ними, пронзительно крича, мечутся чайки… корабли с упругими парусами несутся по синей глади… у горизонта море сливается с небом – и не понять, где кончается вода и начинается небосвод… А вода – чиста и прозрачна, и в её зелёной глубине плавает множество разноцветных рыбок – больших и маленьких…
Ах, как это сказочно красиво!
И лужа ещё ярче сверкала на солнце.
…Два кораблика Алёнка сделала из щепочек, а третий ей соорудила бабушка – свернула из тетрадного листка лодочку, вставила в неё тростинку, а на тростинку прикрепила флажок из конфетного фантика.
На одном кораблике стоял бесстрашный капитан – самая маленькая матрёшка из большой матрёшкиной семьи, а на второй кораблик в качестве капитана был водружён розовый пластмассовый зайчик. Кораблики и бумажная лодочка соревновались в скорости, капитаны сурово смотрели вдаль, умело лавировали в волнах, и, если даже терпели бедствие, Алёнка их спасала, и корабли вновь плыли по синим сверкающим волнам…
И лужа чувствовала себя самым настоящим морем, отчего была безмерно счастлива.
Но в конце концов бабушка позвала Алёнку домой. И лужа осталась одна.
Она долго не могла успокоиться от пережитого счастья и своей значительности, вспоминала Алёнкино восхищение, ласково поглаживала следы Алёнкиных сапожек и покачивала оставленные кораблики.
А потом на улицу вышел соседский мальчик.
Он увидел плавающие в луже щепки, на которых скучали капитаны, подошёл поближе, хихикнул и стал бросать в лужу комья земли, стараясь попасть в щепки и потопить их. Он упрямо швырял пригоршню за пригоршней, отчего вода в луже стала мутной и некрасивой.
Серые брызги летели во все стороны – на забор, на траву, на цветы… Кораблики перевернулись, матрёшка и зайчик плавали вверх животами…
– Фу, какая грязь! – сказал мальчик.
И, довольный, ушёл.
Солнце закатилось за лес, что частой гребёнкой темнел за рекой, и на землю опустились фиолетовые сумерки…
Лужа сникла, съёжилась от горя и обиды. Её мутная поверхность дрожала и больше не отражала ничего.
«Ну какое из меня море? – с горечью думала она. – Что я себе придумала? На самом деле я – просто грязь! А грязь разве может нравиться? Разве захочет кто-нибудь со мной, такой некрасивой, дружить?»
