Я часто проигрывал Генке, но однажды при всех ребятах сдал ему сразу десять партий. Это было самое позорное сокрушительное поражение за всю мою спортивную жизнь, как шашиста. И кстати, оно случилось сразу же после того, как я сложил свои чемпионские полномочия в семье. Такой двойной удар я еле выдержал, расстроился жутко, так, что подумал: «а не забросить ли эти проклятые шашки вообще?».
Вечером я пришел к Генке и сказал:
— Ладно, давай меняться.
Генка обрадовался, протянул мне свою старую доску, перочинный нож, линзы от бинокля… — а я все медлю, не решаюсь расстаться со своими новенькими шашками. Генка заметил мое колебание и вдруг сказал:
— Ну хочешь, еще при всех во дворе обыграешь меня? Я нарочно буду тебе поддаваться?!
Это было довольно оскорбительное предложение, но я уцепился за него. Привыкнув врать, я и в этом подвохе не увидел ничего страшного.
— Давай десять раз, — сказал я Генке, чтобы себя полностью реабилитировать перед ребятами.
— Хорошо, — Генка расплылся, и мы обменялись шашками.
На следующий день, когда во дворе собрались ребята, я зашел к Генке снова.
— Пойдем, — сказал ему, — уже все в сборе. И смотри, больше поддавайся, а то еще выиграешь случайно.
Генка кивнул, взял мои шашки и мы вышли во двор. Торжественным шагом я продефилировал к середине двора и широким жестом пригласил ребят рассаживаться, давая понять, что предстоит великое сражение, бой не на жизнь, а на смерть.
Как только мы начали играть, некоторые ребята стали мне подсказывать удачные, по их мнению, ходы. И вдруг одним ходом я уничтожил сразу четыре Генкиных шашки. Генка тут же сдался.
Во второй партии Генка сопротивлялся чуть дольше. В третьей только и успел сделать пару-тройку ходов, но его бастионы уже трещали по всем швам.
Выиграв три партии, я посмотрел на ребят. Они сидели молча, с разинутыми ртами.
Мы принялись за четвертую партию. Больше мне уже никто не подсказывал, а наоборот, подсказывали Генке. Я великодушно разрешал. После пятой партии я привстал и обратился к ребятам:
— Ну, кто еще хочет?
Ребята играли на моем уровне, кто-то чуть лучше, кто-то чуть хуже, но в этот момент все сдрейфили. Никто из них не отважился бросить мне вызов — ведь мне проиграл сам Генка! И целых пять партий подряд! Генка, который до этого расправлялся с нами, как с младенцами, всех сокрушал на своем пути к вершине славы.
Я расставил шашки для шестой партии, и тут меня занесло, с чего — и сам не знаю, что-то ударило в голову, будто шарахнуло молнией. Мне показалось, что я и в самом деле стал лучше Генки играть. Достав из кармана нож и линзы, я положил их перед своим противником и сказал:
— На! Я передумал меняться. Я и так лучше тебя играю.
— Ты что? — зашептал Генка, наклонившись, и стал корчить мне разные гримасы. — Мы же договорились!..
— Не буду меняться! — твердо повторил я. — Расставляй шашки, обыграю тебя в последний раз!
Генка опустил голову, тяжело вздохнул, а потом молниеносно, за несколько ходов, съел все мои шашки. Одним махом убил меня наповал.
Мужчины с железным сердцем
Самая большая глупость, которая может втемяшиться мальчишке в голову — это стать охотником. Что бы мне ни говорили о мужестве, смелости и выносливости, которые прививает этот вид спорта, я убежден — охота жестокий, непростительный грех.
Теперь-то я состою в «обществе защиты животных», стараюсь быть вегетарианцем, дома держу собаку, кошку и множество птиц, а приятелям, которые занимаются охотой, не подаю руки. Но в детстве, начитавшись всяких охотничьих рассказов, я решил стать охотником. К счастью, мне так и не удалось никого подстрелить, только однажды ранил одну птаху, но и тот случай до сих пор лежит темным пятном на моей совести.
В десять лет я имел все виды оружия: рогатку, самострел, лук, пробочный и водяной пистолеты, деревянную шпагу, булаву и копье, фанерный щит, тростниковый дротик, пистоночный пугач и несколько глиняных гранат. Все это оружие я постоянно носил при себе. Видя, как я сгибаюсь под тяжестью доспехов, многие надо мной смеялись. Находились и такие, которые говорили, что я похож на бандита с «большой дороги», но я был уверен — они просто мне завидовали. Зато родственники единодушно поддерживали мое увлечение. Особенно дядя, он был большой любитель охоты.
Я все время хотел столкнуться с опасностями, попасть в самое пекло сражений, но это мне никак не удавалось. Каждый вечер я бегал по городской окраине и в каждом кусте видел непонятного злобного зверя. Я надувался, принимал угрожающие позы, делал выпады и хрипел — пугал противника.
Днем я был еще смелее; носился по окрестностям и безостановочно палил в воздух, а чтобы еще поддерживать в себе воинственный дух, во все горло орал марши.
Как-то заглянув в сарай, я увидел там полчища любителей мрака — огромных пауков-домовиков. Я сразу представил себя в стаде осьминогов, испустил боевой клич и набросился на врагов с яростью. В другой раз на каких-то кустах заметил множество гусениц. Мгновенно приняв их за ядовитых змей, начал крушить одну ветку за другой. На месте побоища не осталось ни одного куста.
Самым обидным было то, что никто из приятелей не разделял моей страсти к охоте. Даже близкий приятель Венька занимался рисованием и разводил рыбок. Много раз я уговаривал Веньку заняться охотой, обещал научить прятаться в зарослях и выслеживать добычу, и неожиданно стрелять из засады. Но каждый раз Венька говорил: