— Какая это охота! Да и все пауки и гусеницы полезные. Пауки ловят мух, а не станет гусениц, чем птицы будут питаться? И откуда появляются бабочки, ты знаешь?
— Много ты понимаешь! — усмехался я, уверенный, что Венька просто трусит.
И вот однажды иду на очередную охоту и вдруг вижу, впереди меня вышагивает Венька с… самострелом в руках. «Странно!» — подумал я и прибавил шагу.
Подойдя ближе, увидел, что у Веньки на голове маскировочный шлем, а за поясом торчат стрелы, но главное, в фокусе моего внимания не осталось незамеченным, что этот горе-охотник шел мягкой, охотничьей походкой. Это просто меня взбесило. Какое он имел право походить на охотника, если даже ни разу в руках не держал ружье? Да и зверей-то видел только в кино и на картинках!
Самое неожиданное произошло, когда я окликнул Веньку. Он обернулся, подбежал и с жаром стал рассказывать, как только что выслеживал ворону, как подкрадывался к ней, когда она что-то клевала, как стрельнул из-за кустов и немного ее ранил.
Выпалив все это залпом, Венька передохнул и как-то нахально на меня посмотрел. А потом вдруг начал говорить о том, что в километре от окраины обнаружил сусликов, и что они едят посевы, и что завтра он пойдет их вылавливать.
Это уже было слишком! Я прямо не помнил себя от злости. Человек, который первый раз вышел на охоту, который до этого и «пороха не нюхал», столько болтал об охоте! У него прямо чесался язык поболтать. И самое смешное — кому он все это рассказывал?! Мне, который всю жизнь занимался охотой! Другой бы на моем месте, не раздумывая, выстрелил бы в Веньку пробкой, но я сдержался и, преодолев волнение, усмехнулся:
— Ну, ну, давай охоться, вылавливай! Посмотрим, что у тебя получится! — и, повернувшись, пошел в сторону.
На другой день Венька поймал суслика и тем самым поверг меня в унынье. Обидно было до чертиков — какой-то Венька, не посоветовавшись, ничего у меня не расспросив, ходит на охоту и приносит трофеи, а я столько времени занимаюсь охотой, и мне никто не попадается. Расстроившись, я даже нехотя пошел на охоту, но именно в тот день мне повезло. На меня свалилась баснословная удача.
На окраине в овраге я увидел какую-то редкую птицу, серо-черную, с длинным клювом и красными перьями на голове. Птица прыгала по ветвям дерева и клювом долбила кору, мне она представилась грифом, поедающим падаль. Подойдя к дереву поближе, я натянул тетиву самострела и пустил стрелу. Было отчетливо видно, как острый наконечник вонзился в крыло птицы; она пискнула и свалилась вниз. Я со всех ног бросился к дереву, но птица снова поднялась, как-то боком пролетела несколько метров и плюхнулась в кустарник. Я чуть не задохнулся от волнения, бросил самострел, подбежал к кустам и стал шарить среди ветвей, но птицы нигде не было. До позднего вечера искал ее, но тщетно.
На другой день я с утра забежал к Веньке и все рассказал о необыкновенной птице. Венька слушал рассеяно, усмехался, а когда я закончил, подошел к окну и отодвинул штору:
— Не эта?
У меня пересохло во рту — в клетке сидела моя птица. На ее забинтованном крыле виднелись капли крови.
— Это дятел, — сказал Венька. — Самая полезная птица. Хорошо, что нашел ее, а то умерла бы.
Венька бросил в клетку сосновую шишку, птица повернула голову набок и стала внимательно ее рассматривать. Потом, прихрамывая, подскочила и начала долбить, разбрасывая чешую. Шишка то и дело отлетала в угол клетки, и птица, распушив оперенье, смешно гонялась за ней. Я смотрел на перебинтованную хромоножку, и мне вдруг стало не по себе оттого, что хотел ее убить.
По дороге к дому мне вообще расхотелось становиться охотником. Я решил поговорить с отцом насчет аквариума и заняться рыбками.
С тех пор я не ходил на охоту, только рассказывал о своих охотах в прошлом. Если приятели мне не верили — тут же ссылался на Веньку, который прекрасно помнил, каким я был охотником, когда он еще только разводил рыбок.
Надо сказать, что мое решение покончить с охотой, сильно огорчило моих родственников. Особенно дядю. Несколько дней он обиженно-угрожающим или угрожающе-обиженным тоном втолковывал мне, какие качества прививает охота, но когда я объявил, что мое решение окончательное, хлопнул дверью и ушел.
Вскоре дядя переключился на моего младшего брата. Он взялся за воспитание брата довольно серьезно и обрабатывал его несколько лет, а когда брату исполнилось двенадцать лет, подарил ему одностволку. До этого брат никогда никого не убивал, даже из рогатки не подбил ни одного воробья. Он любил музыку и мечтал стать музыкантом.
Целый год ружье висело на стене необстрелянным. Каждый раз, заходя к нам, дядя спрашивал, много ли брат набил дичи, и узнав, что он не ходил на охоту, начинал метать громы и молнии.
— Все мое воспитание идет насмарку! — гремел он.
Разумеется, со мной, который уже во всю занимался аквариумными рыбками, дядя не разговаривал вообще. На меня он давно махнул рукой, вернее, я как бы для него умер.
— Все мое воспитание идет насмарку! — повторял дядя. — Не парень, а парниковый цветок!
И родственники поддакивали ему. Вначале они только поддакивали, потом подтрунивали, а потом, видя, что до брата ничего не доходит, стали откровенно над ним издеваться. Двоюродный брат, заядлый охотник, ехидно рассказывал анекдоты про трусов, двоюродные сестры в глаза брату хихикали и стеснялись ходить с ним по улице (меня они и вовсе называли «ни с чем пирог»).
