Солнце встает из-за Лувра - [18]

Я полз.

Булыжники мостовой были острые, сырые и холодные. Неподалеку текла вода. Тихонько. Подло. С мерзким шумом. Вокруг меня все было черно. Где-то там, черт знает где, над темной массой, чернее ночи, которая показалась мне похожей на мост, мерцали огни, но вокруг меня царила полная чернота.

Я полз.

Вода текла быстрее и казалась ближе, или же меня подвел слух. Какой-то вонючий и мерзкий пакет очутился почти у самой моей щеки.

– Дальше нет, приятель,– проговорил чей-то пропитой голос.

Мои негнущиеся пальцы обхватили пакет. Это была ступня. А над ней – ноги и так далее. А на самой верхушке был голос.

– Ты что, паренек, хочешь нырнуть в Сену?

– Не знаю,– удалось мне произнести.

– У тебя любовные неудачи?

– Не знаю.

– Я отведу тебя в укрытие. Я спас тебе жизнь, а? Ты вспомнишь об этом, а? Без меня ты бы шлепнулся в воду, это я, Бебер, тебе говорю.

– Бебер?… Игрок?…

– Давно кончил с этим. Пошли поговорим с Дюссеш.

Он наклонился надо мной, обдав запахом вонючих штанов, от чего у меня замутило в животе. Поддел меня под мышки и оттащил под мост.

– Для тебя визит, Дюссеш. Парень из высшего общества. Он выпал из тачки, вернее, его вышвырнули оттуда…

– Это удар дубинкой,– с трудом сказал я.

– Может быть, и то, и другое,– продолжал бродяга.– Ты, может, схлопотал удар дубинкой, но я хорошо видел тачку и то, как тебя вышвырнули оттуда.

– Ночное нападение,– произнес женский голос, надтреснутый на тысячу кусочков, без возраста и почти бесполый.– С этим парнем мы еще хлебнем.

– Нет, нет,– взмолился я.– Со мной никаких неприятностей, никаких.

Неприятности – это уж исключительно по части Нестора Бюрма. Я ревниво держусь за них. И ни с кем не делю.

– Это мой кореш,– сказал бродяга.– Я спас ему жизнь. Он этого не забудет. Он выдаст мне вознаграждение.

И я почувствовал, как он начал меня обшаривать. Я не препятствовал. Этой ночью меня обшаривали не впервые. Это был даже третий раз, если в моем наболевшем черепе еще осталось место для воспоминаний.

Все началось у торговца птицами. В тот момент я еще не знал, что это было у торговца птицами. У меня возникла богатая идея пойти прогуляться по набережной Межисери. Там я получил первый удар дубинкой. Лучше бы я пошел в кафе. Гуляющих на набережных было мало, но всегда есть один лишний: на этот раз это был тот, кто возле улицы Бертэн-Пуаре (я помнил это место, уже кое-что) послал меня в нокаут. Когда я пришел в себя немного (или много) позже, я задал себе вопрос, как все это могло случиться. Судя по всему, мне больше нечего было делать… А между тем, несмотря на мое коматозное состояние, мне показалось, что мои карманы обшаривали…

– Что ты там шуруешь?– спросила нищенка.

– Может быть, у него есть там адрес, по которому можно сообщить о несчастном случае,– ответил ей бродяга.

– Не будь жлобом, Бебер. Читать ты не умеешь. Ничего не бери у этого парня…

Я потянулся. Это было прекрасно – иметь возможность вытянуться. Даже если это вызывало боль и происходило в негостеприимной обстановке под мостом, который укрывал от моросящего дождя, но не от ветра. В первый раз, когда я приходил в себя… Мои лодыжки, колени, кисти рук и локти были связаны, и освободиться от этих пут было так же сложно, как получить отсрочку от уплаты налогов. Впрочем, я не пытался (с налогами такое бывало). Я находился в странном месте. Темном, полном какой-то странной жизни, вороватыми движениями. Место не очень теплое и где пахло опилками, кукурузой или каким-то другим подобным злаком. Я не знаю почему, но мне захотелось свистнуть, только тогда я заметил, что во рту у меня кляп, а на глазах повязка. Я перевернулся и зацепил какой-то предмет, что вызвало оглушительный грохот (так мне, по крайней мере, показалось), хлопанье крыльев. Затем канарейка разорвала тишину сердитой трелью, заворковал голубь. Я был у торговца птицами. И сам я тоже был хорошенькой птичкой, голубем в клетке, как и все прочие.

– Поверни его лицом к ветру и дай ему глоток красного,– посоветовала нищенка.

– Это мой кореш,– повторил бродяга.

Он чиркнул спичкой.

Шум, поднятый разбуженными птицами, не привлек ничьего внимания. Только много позже пришел какой-то тип, которого я не увидел из-за повязки на глазах, а лишь почувствовал, тип нервный, суетливый. Он еще раз обшарил мои карманы, поставил меня на ноги и… потом ничего. Это был второй удар дубинкой за вечер. Потом я опомнился на берегу реки, уже без пут, ползущим к воде, рискуя свалиться вниз и утонуть. Бродяга сказал, что меня выбросили из автомобиля. Наверно, я бредил. Концы не сходились с концами. На меня напали, оглушили дубинкой, связали, бросили одного посреди птиц, затем приобщили к уличному движению снова. Мне не задали ни одного вопроса. По всей вероятности, я бредил. И видимо, продолжал бредить. Все это было ни на что не похоже. А где мой бумажник?…

Сквозняк загасил первую спичку. Вторая была зажжена, и желтоватое пламя не потухло. Видимо, они зажгли свечу. Сквозь туман я увидел, как бродяга поднял вверх мой бумажник и протянул своей товарке, такой же оборванной, как и он сам:

– На, Дюссеш, раз ты умеешь читать, давай…

– Это фараон,– сказала нищенка после небольшого молчания.– Я же говорила тебе, что у нас будут неприятности…