Солнце село - [9]

Но злая магия, несомненно, вмешалась в происходящее.

— Он мертв, — снова раздался скрежещущий звук. — И больше не подымется. Радуйтесь, люди, ибо его доля лехше моей.

Шаман с трудом нащупал столешницу и опустился на пол. Ноги не держали. Краем глаза он видел, как напряженно стоит Кауакан, сжав кулаки, Гахерис с мотыгой наперевес и остекленевшими глазами, морщинистое лицо старой Рае страшно побелело, но вдова держалась и как-то отстраненно ухаживала за Фарией.

— Давным-давно, — в мертвой тишине начался неторопливый рассказ, будто менестрель приехал веселить на праздник, — я, Хвин Эрсон Кайн, был столь неосторожен, что вступил в схватку с властительницей болот. Битву я проиграл, был порабощен властительницей и многие века пробыл в ее власти. Когда она отлучилась в одно из своих многочисленных шествий по миру боли, мне удалось освободиться. Но горе вам, живые, ибо поздно, поздно случилось сие! Ворлем ныне полна сил и решимости вернуть владения под свою длань. Первые ряды войска ейного уже недалече. Я не скажу, ибо не знаю, как…

Шаман, ощущая, как его затягивает в темную бездну, отчаянно рванулся… но удалось лишь дернуть рукой благодаря безмерному усилию. Однако он задел локтем Жекэча, чем вывел того из забытья. Жекэч, недолго думая, шагнул вперед и неторопливо наступил тяжелым сапогом на череп. Ветхая кость хрустнула и промялась.

— Дюмша, — промолвил он, — что-то тут воняет смертью. Давай, дружище, подметем. А то остальные, вишь, как столбы уставились.

Люди зашевелились, выходя из леденящего ступора. Шаман невидяще смотрел вдаль, в сторону болот, словно пытался узреть, откуда надвигается угроза. Уже не в первый раз в жизни он не знал, что делать, но никогда еще незнание не было таким беспросветным. Небо было обычным, помеченным кое-где облаками, каким бывает вечернее небо поздним летом, но казалось, будто опасный мрак клубится над горизонтом, простираясь от края до края и постепенно приближаясь.

Завыла-запричитала очнувшаяся Фария. Аше попытался утешить женщину, но Рае быстро спровадила его и остальных. Народ потоптался возле избы, пообсуждал чудо… и разошелся. Не только шаман находился в смятении. Произошедшее требовалось осмыслить всем. Лишь несколько дней спустя придет осознание грядущей страшной беды и необходимости что-то менять.

Солнце село. Сгущался сумрак, обильно заполненный туманом, идущим с болот. Шаман лежал в полузабытьи у себя дома. Грезы бесчисленных минувших дней вставали пред глазами, несбывшиеся надежды и мечты, утраченные возможности, свершенные ошибки, сотни и тысячи людей и эльфов, других существ, которых знал Лем в своей необычно долгой даже для полуэльфа жизни, — сотни друзей и врагов, давным-давно почивших. Среди всех лиц шаман увидел печального Валерика, с укором глядящего на него и словно бы вопрошавшего: «Что ж ты не удержал меня, старче?»

— Самое страшное, Валерик, это разочароваться в самом себе, — прошептал Лем. — Даже драгоценнейшим — именем своим — пожертвовав, не смог вернуть тебя. Слаб я. Стар. Не сумел. Моя вина.

Но печальный лик не смягчился.

Аше тоже грезил в полудреме. Что чудилось уважаемому старейшине, никто не может знать. Быть может, то же, что и шаману. Быть может, иные картины вставали перед глазами, однако не содержалось в них доброго. Хвин Эрсон Кайн принес с собой тьму в умы и души людей.

Туман упрямо проползал под дверью и, стелясь по полу, постепенно заполнял комнату, поднимаясь все выше и выше. Глубоко в своей норе сдохла мышь. Ворсинки шерсти на ложе Аше, которых коснулся туман, побелели. Когда Аше, неспокойно ворочаясь, провел ногой по белому пятну, белая шерсть рассыпалась в прах, словно ей был не один год, а по крайней мере сотня.

Непроницаемый белесый мрак заполнил село. Ни единого звука не раздавалось в нем, даже собаки молчали.

Солнце село. Наступила тьма.

22 апреля — 19 августа 2000, Казань.

© 2000, Richard White / Edward Muhutdinov