Обындевелые ресницы бойцов начал смыкать сон. Хашимджан, попрощавшись с земляками, пригнувшись, пошел в свою роту.
Далеко, за домами, видневшимися на фоне снежного поля, шел бой. Словно взрывались горы, не утихал сильный, непрерывный грохот.
Казах Султанкулов, отважный в бою и мягкосердечный в обращении с друзьями, поднял противотанковое ружье и понес его на огневую позицию.
Капитан Николин, в шапке пепельного цвета, туго затянутый ремнями, быстро появляется то там, то здесь.
Он шагает от бойца к бойцу. Его лицо иногда на мгновение озаряется улыбкой, иногда на нем проплывает облачко гнева.
Не дремлет передовая.
Вот уже несколько дней, как враг перешел в новое наступление. Металл грызет, жует снежные поля, сотрясает небо.
Враг бросает в бой полк за полком, дивизию за дивизией. Он рвется вперед на дорогах, которые, подобно сосудам сердца, сходятся в Москве. Седьмого ноября враг намерен устроить свой парад в Москве на Красной площади. Но он сосчитал пельмени сырыми.
Прошло две недели, а немцы все еще бьются головой о каменный порог Москвы.
Среди снежных буранов завывает пучина смерти. Враг, приняв свое погребение за радость, гремит, бьет в барабаны на весь мир и воровато поглядывает на Москву.
Но Москва, подобно огромной скале, стоит нерушимо, гордо.
… Генерал Соколов сидел в маленьком деревянном домике, затерявшемся в лесу. Глаза от недосыпания покраснели. Но генерал бодрствует. Выпив немного горячего кофе, он вспоминает недавний разговор с солдатами. С какой надеждой смотрели на него, как ждали утешительных вестей!
Но генерал мало что мог сказать. Пока он мог только выразить надежду: мы сдержим врага. Ценой своей жизни сдержим.
— Нам бы техники добавить, — пожелали бойцы.
— Сейчас идет хорошая помощь, — неопределенно пообещал Соколов.
— Тогда удержим столицу, товарищ генерал.
С болью в сердце смотрел генерал в честные глаза простых воинов. Эти люди опять вышли победителями из неравного боя. Навстречу танкам полетели гранаты. И немецкие автоматчики не смогли уже поднять головы от земли.
Так солдаты будут держаться и в следующем бою, … Генерал очень устал.
— Обед остыл. Подогреть немножко? — спросил проворный ординарец.
— Проголодался, давай скорее! — вспомнил генерал.
Он снял шинель и повесил ее на гвоздь.
Взгляд генерала неожиданно упал на конверт. Знакомый, ровный, красивый почерк. Письмо написано в дороге. Писала жена, выехавшая в Алма-Ату.
Простое, теплое письмо.
Их сыну уже десять лет. Генерал несколько раз пробежал глазами короткие строки.
Он невольно улыбнулся: письмо шло десять дней.
— Давно отправили. Война есть война, — сказал он себе.
Генерал склонился над письмом, вспомнил мирную жизнь, семью.
— Может быть, водки налить? — спросил ординарец.
— Принеси, выпьем вдвоем, но только немножко, самую малость, — согласился генерал.
Ординарец ловко раскупорил бутылку и наполнил стакан.
— Выпейте, ведь холодно очень. Хорошо отогреет.
— Налей и себе. Моему Володе исполнилось десять лет. Правда, несколько дней назад. Но мы выпьем за него сегодня…
Из-за леса показались самолеты. Бектемир инстинктивно понял, что они опять летят "клевать" наши окопы.
— Спрячь голову между колен! — подмигнул он Аскар-Палвану.
— А что с задом будем делать? Каской прикроешь, что ли? — произнес тот в ответ и стал ругать фашистов как только мог.
Все уже привыкли к воздушным атакам немцев.
Самолеты, взмесив тесто из снега, земли и крови, повернули было назад. Но краснозвездные соколы догнали их и принудили к бою. В беспредельном просторе неба закружилась стремительная карусель.
А земля в это время содрогнулась под гусеницами тяжелых танков. Они, покачиваясь, медленно двинулись вперед, направляясь к нашим окопам. Иногда останавливались, словно выбирая дорогу, и снова шли неудержимой грохочущей лавиной.
Противотанковые пушки подпустили тяжелые машины на такое расстояние, что, кажется, танки вот-вот одним прыжком раздавят их. Но нет, в самую последнюю минуту вражеские машины встретил беспощадный огонь пушек.
Над окопом Бектемира прошел танк. Сбросив с плеч и головы пуд земли и снега, боец поднялся. Размахнувшись, он бросил вслед железному чудовищу гранату. Танк остановился, охваченный пламенем.
Впереди на почерневшем поле окутались дымом другие танки. Немецкая пехота покатилась по снегу, убегая. Но сзади, со стороны холма, покрытого низеньким кустарником, внезапно открыли интенсивный огонь немецкие автоматчики.
Опять разгорелся бой.
Советские бойцы поднялись в атаку. Аскар-Палван стрелял, перебегая из воронки в воронку.
Совсем рядом с ним разорвался снаряд.
Аскар-Палван, оглушенный, еле поднял голову. Выплюнув изо рта глину, осмотрелся.
Бой стал откатываться дальше.
Аскар-Палван, еще не успев продумать план дальнейших действий, увидел группу немецких автоматчиков, которые шли, посинев от холода.
— Опять вы здесь, — злобно пробормотал боец и открыл огонь из винтовки.
Двое немцев сразу упали навзничь, остальные бросились на землю.
Аскар-Палван удобно устроился в воронке. Он поискал глазами Бектемира, намереваясь что-то сказать ему.
В нескольких шагах от него торчит бугорком каска, чуть подальше — оторванная рука…
