Солнце не померкнет - [59]

Вера Петровна по-своему истолковала этот взгляд.

— Довольно. Устал ты, — сказала она и, потирая ладонью колени, встала.

— Я до завтра могу работать.

— Давай рубашки твои, выстираю, — неожиданно предложила женщина.

— Мыло у тебя плохое — немецкое. У меня есть свое. Сам вымою.

Рядом кто-то зашуршал. Али прислушался. Лисица, сверкнув красноватой шерстью, нырнула в кустарник.

— Шуба! Шуба! — закричал Али.

Вера Петровна поняла его слова по-своему. Побледнев, она кинулась к землянке командира.

Командир выбежал с винтовкой в руках.

— Что случилось? Кто?

Он озирался по сторонам.

— Где? Кто? — испуганно спросил Али.

— Вы кричали? Кого увидели?

Али, ничего не понимая, стоял разинув рот.

— Где шуба? Что это за человек? — продолжал волноваться командир отряда.

— Нет, не человек, — ответил Али.

Он не знал, как назвать лисицу по-русски, и начал растолковывать:

— Есть четыре ноги, быстро бегает. Хвост большой, пушистый. Шубу сделаешь. Хорошая, теплая будет! — Подумав, Али добавил веский довод: — Дорогая шуба.

— А, лисица, — махнул рукой командир, и все трое весело рассмеялись.

Али не мог удержаться от смеха, когда возвратился в землянку.

Молчаливый, сильный киргиз Бегимкулов, только что вернувшийся из дозора, удивленно поднял голову.

Али, весело покачивая головой, рассказал, в чем дело. Бегимкулов тоже рассмеялся.

— Язык, оказывается, нужен, Али-ака. Язык! — произнес он затем. — Незнание языка может дорого обойтись. Видишь, из пустяка — и уже тревога. А может и хуже случиться.

— Верно, сколько наших настоящих богатырей погибло только из-за незнания языка.

Али, вероятно, кого-то вспомнил из друзей, тяжело вздохнул. Затем он залез на устланные сеном нары и улегся на них.

Со стены напротив смотрит на него Ленин — простой и близкий.

Али разглядывает портрет и думает: его колхоз носит имя Ленина. В его доме, построенном два года назад и обращенном фасадом прямо к солнцу, также был портрет Ленина.

А разве не песню о Ленине каждый день, заглядывая в книгу, звонко и радостно разучивал сын? Али вздохнул. Он словно услышал голос сына.

Али мысленно повторял слова песни, и в глазах его от волнения сверкнули слезы.

"Ленин — великий человек. Он всех народов отец. В далеком Узбекистане, в моем доме — Ленин. Здесь, в лесу без конца и края, в укрытиях партизан, похожих на берлогу медведя, — тоже Ленин!"

Али задремал.

Ночью командир разбудил партизан.

— Дело, — коротко пояснил он.

Вышли на дорог, Снег скрипел под сильными ногами. В лесу царила холодная тишина. На белых снежных одеяниях деревьев играл желтовато-голубой свет звезд.

Внутреннее волнение заставляло ускорить шаг, сближало сердца. Кажется, что переживания и думы всех партизан были понятны без слов.

Идти все труднее. Мешают кустарник, корни, попадаются ямы. Али, надвинув меховую шапку на самые уши, едва успевает за всеми.

— Будь осторожен, друг. Внизу вода. — Командир останавливается, смотрит на звезды, как будто прислушивается к темному, без конца и края, лесу. Потом подает знак двигаться дальше.

Группа, прежде чем выйти на большую дорогу, за которой начиналась деревня, остановилась в овраге. Командир посмотрел на часы. Совсем близко из-за редких деревьев прострочил автомат. Партизаны залегли.

Через некоторое время по условному свистку они ринулись вперед, стремительно перебежали дорогу и вскоре очутились у приземистого здания. Полетели гранаты.

В одно мгновение здание погрузилось в пучину огня. Немцы кидались из дверей и окон.

— Так их, гадов! — радостно кричали партизаны. — Бей!

Гитлеровцы почти не сопротивлялись. От неожиданного нападения они обезумели.

Бегимкулов хладнокровно стрелял по врагу. Али тоже бросил вслед немцам гранату, за ней — вторую.

Командир вытащил кого-то из охваченного пламенем здания и хрипло закричал:

— За мной!

Только после того как вошли в лес, Али узнал, что получил тяжелое ранение и скончался один из партизан.

Опустившись на колени, Али погладил закрывавшую грудь партизана черную бороду.

— Хороший ты человек был, бабай!

Глава пятнадцатая

Шли машины с солдатами. Двигались подразделения пехотинцев, громыхали орудия и танки. И так на всех улицах, на всех площадях.

Камал увидел мужественный город, к воротам которого приблизилась война.

В Москву Камал Уринбаев заехал по пути на фронт. Во всем, с чем он встретился на улицах города, чувствовалась яростная сила ненависти к врагу. Москва была великой и гневной.

Камал видел это в баррикадах, и в ощетинившихся противотанковых "ежах", и в кудрявой голове погруженного в глубокую думу Пушкина.

Фасады больших зданий, словно гримасы шута, приняли какие-то уродливо-бессмысленные формы. Камал смотрел с удивлением, словно видел перед собой сказочных колдунов с одним глазом на лбу и с бородой в девяносто аршин.

Людей в Москве было полным-полно. Проходили батальоны самые разные: и не видавшие пыли войны, и почерневшие, отправлявшиеся с одного участка на другой, еще более ответственный.

Запыхавшаяся старушка поставила корзину на землю и внимательно рассматривала проходивших мимо солдат, словно искала своих сыновей. Она утерла краем головного платка глаза и что-то прошептала.

Камал последний раз был в Москве в сентябре прошлого года. Те дни остались в памяти как самые счастливые. Когда он только отдыхал! Ведь почти от зари до зари бродил по Москве и не знал усталости.