Солист Большого театра - [51]

Шрифт
Интервал

Да, работают много, но и зарабатывают соответственно. Не только канадский кузен (как преуспевают на Западе медики, известно) или мой львовский приятель, оборотистый предприниматель. Даже моя дочь, после окончания школы укатив с мамашей, благодаря знанию языка – в Москве мне повезло найти для неё хорошую учительницу, не жирует, но и не бедствует. И отец с тех пор как стал солистом театра, не бедствовал, однако если б за свой труд получал, как певцы на Западе, то хотя бы мама не горбатилась до инсульта по хозяйству.

В совокупности всё это не могло пройти бесследно, но для трагического заключения об украденной жизни должен был прозвучать заключительный аккорд. Все впечатления замкнуло не финансовое благополучие Гургена (кстати, он мне сказал: у нас небольшая квартира, нас с женой и сыном вполне устраивает) и даже не его с Ольгой (её, художника, картины экспонируются на выставках не только в Словакии) гражданское право в свободное от профессиональной жизни время ездить по миру. Главное: Овсепян беспрепятственно гастролировал в Европе!


Отец с Гургеном: вспомним былое

Да, сказал мне Гурген, вспомнив блистательное начало певческой карьеры Хосе Каррераса, поначалу затмившего и Пласидо Доминго, и Лучано Паваротти: у Соломона Марковича тембр голоса был не хуже, а по собранности звука (профессиональный термин – М. Х.) даже лучше. Не сомневаюсь, окажись он в свои лучшие годы за рубежом, занял бы в певческом мире достойную нишу…

Возврат в родные пенаты

Не суждено было. И так уж почему-то сложилось, что с тех пор его в Израиле жизнь покатилась «под горку». О чём я сужу, перечитывая его письма.

Раньше его интересовали не только значимые российские новости, например выборы Президента: «если выберут Зюганова, это будет ужасно», но и пустяки: «поздравляю с очередной победой „Спартака“» (за этот футбольный клуб «болела» вся наша семья). Его возмутило убийство Галины Старовойтовой: «последнюю неделю очень переживаю». Он следил за празднованием 850-летия Москвы: иронизируя по поводу суетящегося Иосифа Кобзона, был удивлён, что Паваротти «не поднесли хотя бы букетик цветов! и это великий мэр»!..

Не то в последние годы.

Меня отец восхищал своей любовью к жизни в самых разных её проявлениях, не задумываясь о возрасте. Оказывается, задумывался: недавно Саша обнаружил в отцовских бумагах листок с выписками неизвестно откуда:

«Трагедия старости не в том, что стареешь, а в том, что остаёшься молодым».


«Старческие мечты: как бы хотелось положить кому-то голову на колени и чтобы её гладили. Но вспоминаю, что лыс, и с ужасом эту мысль отбрасываю».


«Я старик, мне уже за семьдесят. Но внутри старика живёт юноша, всё ещё чего-то ждущий от жизни. Ему, этому юноше, надо любить, и он любит, сидя внутри старика».

А теперь письма.

«На днях мне исполнится 92. О чём мне тебе писать, ведь моя жизнь однообразна и скучна. Слава Богу, пока есть один ученик, не знаю, что будет дальше».


«Читаю книгу Амосова, пытаюсь вникать в каждую фразу, не хочу комментировать его слова „Ничто не старит так, как готовность стареть“, надеюсь, ты меня поймёшь».


«В концерты уже не приглашают, может, потому, что знают о моём возрасте, но я всё равно держу голос в тонусе, каждый божий день распеваюсь – звучит, а закончу „ремонт“ зубов, будет, надеюсь, звучать ещё лучше… Мне кажется, что я всё ещё певец. Не думай, что я с ума сошёл, пишу просто для того, чтобы ты улыбнулся».


«Сейчас я старый человек, и хотя ты тоже не совсем молодой, я надеюсь на твою помощь… не материальную».


«Безумно скучаю по тебе, Саше, московской квартире и Москве с её сюрпризами, со всем тем, что в ней происходит. Ежедневно спускаюсь к почтовому ящику, жду ваших писем, возвращаюсь с пустыми руками. Не хочется писать, но всё одно и то же, не спасают даже три тома Эренбурга».


«У меня новостей так мало… ну да ладно. Перед Новым годом мы с Сарой слетали на три дня в Эйлат. Красивый городишко, много воды, я взял с собой купальные трусы, но не купался, вода была очень холодной. На Новый год был красивый фейерверк, я смотрел, как танцуют и радуются жизни люди всех возрастов».


«Смотрю телепередачи из Москвы. Только что показали „Ростропович возвращается в Москву“, интересно. А Миша Козаков молодец, с семьёй вернулся в Москву».


«Всё время, как я переехал в Израиль… я ведь только тебе могу писать об этом. Мне всё кажется, что я не должен был… но что-либо менять в моей жизни очень и очень тяжело и очень сложно».


«Годы не только идут – летят, но пусть хотя бы так. Да, ты прав, я много чего отдал бы из моей нынешней жизни, чтобы быть вместе с моими любимыми сыновьями[83]. Но это очень сложный вопрос, и он не подлежит обсуждению».

В одном из последних писем «Я прожил честно и не перед кем ни в чём не виноват».

И словно прощание: «Привет всем, кто меня помнит».

Сара заботилась о нём до последнего дня их совместности, старалась изо всех сил, но не в её силах было заменить единственную, в Киеве обретённую. Он никогда и никуда не уехал бы без неё, она же, когда в начале 1970-х страждущим временно предоставили возможность «воссоединяться с родственниками», чем воспользовалось немало семей, сказала: кто хочет, может ехать куда угодно, никого не осуждаю, но я живу и умру в Москве.


Рекомендуем почитать
Сподвижники Чернышевского

Предлагаемый вниманию читателей сборник знакомит с жизнью и революционной деятельностью выдающихся сподвижников Чернышевского — революционных демократов Михаила Михайлова, Николая Шелгунова, братьев Николая и Александра Серно-Соловьевичей, Владимира Обручева, Митрофана Муравского, Сергея Рымаренко, Николая Утина, Петра Заичневского и Сигизмунда Сераковского.Очерки об этих борцах за революционное преобразование России написаны на основании архивных документов и свидетельств современников.


Товарищеские воспоминания о П. И. Якушкине

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Последняя тайна жизни

Книга о великом русском ученом, выдающемся физиологе И. П. Павлове, об удивительной жизни этого замечательного человека, который должен был стать священником, а стал ученым-естествоиспытателем, борцом против религиозного учения о непознаваемой, таинственной душе. Вся его жизнь — пример активного гражданского подвига во имя науки и ради человека.Для среднего школьного возраста.Издание второе.


Зекамерон XX века

В этом романе читателю откроется объемная, наиболее полная и точная картина колымских и частично сибирских лагерей военных и первых послевоенных лет. Автор романа — просвещенный европеец, австриец, случайно попавший в гулаговский котел, не испытывая терзаний от утраты советских идеалов, чувствует себя в нем летописцем, объективным свидетелем. Не проходя мимо страданий, он, по натуре оптимист и романтик, старается поведать читателю не только то, как люди в лагере погибали, но и как они выживали. Не зря отмечает Кресс в своем повествовании «дух швейкиады» — светлые интонации юмора роднят «Зекамерон» с «Декамероном», и в то же время в перекличке этих двух названий звучит горчайший сарказм, напоминание о трагическом контрасте эпохи Ренессанса и жестокого XX века.


Островитянин (Сон о Юхане Боргене)

Литературный портрет знаменитого норвежского писателя Юхана Боргена с точки зрения советского писателя.


Год рождения тысяча девятьсот двадцать третий

Перед вами дневники и воспоминания Нины Васильевны Соболевой — представительницы первого поколения советской интеллигенции. Под протокольно-анкетным названием "Год рождение тысяча девятьсот двадцать третий" скрывается огромный пласт жизни миллионов обычных советских людей. Полные радостных надежд довоенные школьные годы в Ленинграде, страшный блокадный год, небольшая передышка от голода и обстрелов в эвакуации и — арест как жены "врага народа". Одиночка в тюрьме НКВД, унижения, издевательства, лагеря — всё это автор и ее муж прошли параллельно, долго ничего не зная друг о друге и встретившись только через два десятка лет.