Солдаты без оружия - [36]

Рассказ Джамалова произвел удручающее впечатление. Все молчали.

— Да, — прервал молчание Сорокин, — подумать только, куда дотянула свою кровавую руку война!..

Джамалов искоса глянул своими темными проницательными глазами на промолвившего эти слова Сорокина и опустил их снова.

— Я, товарищ Сорокин, скажу, что, конечно, война войной, но главная причина этих потерь — бессердечие, даже, я бы сказал, жестокость, безответственность тех, кто занимается мобилизацией людей в трудовую армию. Скажите мне, товарищи, разве на фронте так заботятся о солдате? Что ему необходимо — котелок, каска, лопата, противогаз? Голова и ноги в тепле? Сыт, одет, окоп по всем правилам выкопан?.. Оружие в комплекте? И обо всем этом заранее думают командиры и комиссары, все проверят-перепроверят. А как же иначе? Там, на фронте, судьба солдата непосредственно связана с опасностью, там иначе нельзя… Так неужели здесь, в глубоком тылу, мы не в состоянии проявить заботу о людях, пришедших в трудовую армию? Пусть они будут работать за тысячи километров от передовой, но они, как те солдаты в окопах, тоже работают на победу, приближая ее своим трудом…

Мне осталось, дорогие товарищи, сказать вам только о завершении этой грустной и поучительной истории. Родственники погибших с неисчислимыми трудностями перевезли из Свердловска на родину, сюда, в Таджикистан, тело Хушмурод-аки и его товарищей, предали земле… Печальный итог! Семьи остались без кормильцев, осиротели дети. А жены!.. Если бы вы видели их глаза, их слезы! «Пусть бы наши мужья погибли на фронте, — не было бы так обидно и горько!» — говорили они мне.

Ориф Олимов, удивленный откровением Джамалова, размышлял об услышанном. Сорокин, хотя его имя и не было упомянуто, принял этот рассказ тоже как упрек в свой адрес, поэтому чувствовал себя неуютно, то краснел, то бледнел, очень волновался.

— …Поэтому я прекрасно понимаю товарища Олимова, — продолжал свою мысль Джамалов. — Его беспокойство за судьбу людей вполне закономерно и своевременно.

Он прошелся по кабинету, вернулся к столу, за которым сидели Сорокин и Олимов.

— Скажу откровенно, товарищи, положение с запасами продовольствия и одежды в республике весьма затруднительное. Вам должно быть известно, какие экстренные меры предпринимаются, чтобы в первую очередь обеспечить всем необходимым фронт. Однако и товарищу Олимову надо помочь! Это ясно. Но что и откуда взять — об этом сейчас необходимо как следует подумать.

— У меня есть одно соображение, товарищ Джамалов, не знаю, одобрите ли? — Ориф Олимов вопросительно посмотрел на секретаря ЦК.

— Пожалуйста, я вас слушаю.

— Что, если для разрешения проблемы снабжения продовольствием привлечь и тех людей, которые призваны в трудовую армию?

Джамалов попросил:

— Поясните, пожалуйста, вашу мысль!

— Да, конечно! Что, если с помощью местных партийных советских органов провести собрания, беседы в колхозах, совхозах, на предприятиях, в организациях — словом, там, где работали люди до мобилизации в трудовую армию, пригласить их семьи, родственников, близких. На этих собраниях, все разъяснив, призвать в эти очень тяжелые для страны дни оказать активную помощь отцам, братьям и сыновьям, отправляющимся на Урал и в Сибирь выполнять свой высокий гражданский долг перед Родиной. Уверен, товарищ Джамалов, что у наших людей, — заключил Ориф, — очень развито чувство долга и они обязательно откликнутся на наш призыв.

Джамалов одобрительно улыбнулся.

— Что ж, товарищ Олимов, предложение ваше не лишено смысла!

— Но сколько потребуется на все это времени? — забеспокоился Сорокин. — Ведь до отправления эшелона остается всего каких-нибудь два-три дня?

— Ничего, успеем! Надо только срочно посоветоваться с товарищами из ЦК, ответственными за это, созвониться с районами, — ответил Джамалов.

Сорокин одобряюще похлопал по плечу Олимова, улыбнулся ему.

— Коли так, я еще раз приветствую дельный совет Олимова, товарищ Джамалов! И вообще, должен сказать, он достойно выполняет поставленную перед ним задачу.

— Очень верно вы говорите, Сергей Васильевич! — согласился Джамалов. — Я лишь весьма сожалею, что горячность, страстность, с которой Олимов берется за любое дело, не всем по душе. И основная причина его ухода с должности секретаря горкома партии, по-моему, в этом и заключалась…

— Если бы только товарищ Олимов согласился, я с радостью рекомендовал бы его на работу в свою областную партийную организацию! — искренне признался Сорокин.

Ориф, довольный принятым только что решением, мыслями был уже далеко отсюда и не особенно внимательно прислушивался к словам собеседников. Достав из бокового кармана блокнот, он записал всплывший вдруг в его памяти бейт Саади из Шираза, который как нельзя лучше отражал его теперешнее настроение:

Наш мир — цветник, но сбудутся мечты,

Когда с друзьями вместе рвешь цветы.

Однако, думал Ориф, возвращаясь вместе с Сорокиным от Джамалова, как важно, когда у тебя есть единомышленники. Особенно в такое трудное время, как теперь, когда грянула война и многое даже здесь, в глубоком тылу, поставила с ног на голову, когда уже не было на многострадальной земле дома, семьи, которые не пострадали бы от фашистского нашествия и не получили бы извещения с фронта об убитом, пропавшем без вести, тяжело раненном… Как горько, думал Ориф, что у иных людей все эти временные неудачи — он свято верил, что вслед за горестными поражениями придет час возмездия! — вызывали лишь чувство отчаяния, эгоистического желания выжить, остаться в стороне от общих забот и дел, уцелеть, досыта наесться, укрыться, переждать… И это в тот момент, когда гитлеровские войска, одержимые бредовой идеей захвата нашей страны, — Ориф мысленным взором окинул карту боевых действий Красной Армии, которая осталась висеть в его горкомовском кабинете, — наступали по всему фронту от Крайнего Севера до южных широт, двигаясь огненной лавиной и, словно смертоносная саранча, опустошая нашу землю, оставляя за собой пепелища городов и сел, тысячи зверски замученных, сожженных, расстрелянных, брошенных в безымянные могилы детей, женщин, мужчин, стариков. Да, у многих опустились руки — слаб дух человеческий при иных обстоятельствах…