Солдаты без оружия - [123]

За Орифа ответил Джамалов:

— Да вот хотим товарищей денька на два-три задержать еще здесь, в Гиссарской долине. Пусть расскажут землякам о работе трудармейцев, о жизни своей на Урале, а потом, пожалуйста, и к вам в Мехрабад можно!

— И я здесь пробуду еще денек-другой, — обрадовался Носов, — может, вместе поедем? Как вы, Ака Навруз, у вас какие планы?

— Я, как все, товарищ Носов, вместе приехали, вместе и уедем, нельзя расстраивать мелодию общего дела!

Все заулыбались шутке усто. Носов собрался уходить, поднялись и Олимов с Ака Наврузом. Секретарь провожал гостей до двери.

— Оказывается, товарищ Джамалов, как вы сказали, наш первый секретарь Поляков в Москве? И, наверное, уже не удастся с ним встретиться? — сожалел Ориф. — Ведь мы завтра утром уедем…

— Он должен вот-вот вернуться, — пообещал Джамалов. — В Центральном Комитете в Москве его вместе с другими нашими товарищами здорово покритиковали за тот самый злополучный вопрос… Помните — о размещении эвакуированных военных заводов? По-моему, судя по голосу, настроение у него неважное, я с ним говорил сегодня утром по телефону, Салим Самандаров тоже с ним там, в Москве. И этого хорошенько тряхнули!..

Джамалов крепко пожал руку Олимову, а когда протянул Носову, тот, чуть придержав ее, резюмировал не без тайной радости:

— Словом, дорогой друг, как и следовало ожидать, истина на стороне правдивого!.. Не так ли?

Олимов вышел из кабинета последним.

— Ну что ж, пойдемте, души моей аксакал! — обратился он к Ака Наврузу, поджидавшему его в приемной.

— Идем, идем, братец! — с готовностью кивнул головой старик и, попрощавшись с секретаршей, бодро пошел следом за Олимовым и Носовым.

Двухдневная поездка делегатов трудовой армии Урала по Гиссарской долине, встречи с тружениками полей и городских предприятий были очень приятными и полезными для Олимова и Ака Навруза. Они не только воочию убедились, как трудятся земляки, но и своими рассказами о буднях уральцев еще более поднимали их настроение. Люди радостно встречали посланцев трудовой армии, где вот уже скоро год работали их братья, отцы, сыновья, расспрашивали о жизни, о том, как подвигается строительство, кто особо отличился, кто какую специальность приобрел. Гиссарцы щедро делились всем, что имели: машина, которую выделили Орифу, была до отказа набита посылками, иные преподносили в фонд помощи трудармии и немалые деньги. Все это Ориф складывал в портфель, скрупулезно вносил в список фамилии и сумму, давая расписаться.

Щедрость земляков доставляла Орифу несказанную радость. Тем не менее время от времени он думал и о том, что приближается встреча с родным городом, мехрабадцами. Он уже видел своего скорбящего отца, жену Шамсию, с которой предстоял нелегкий разговор, подросшего в его отсутствие сына Озара. Думал он и о малышке Нине, которая, как он знал из писем жены, окончательно поправилась и очень ко всем привязалась.

Едва перед Орифом возникал образ Шамсии, как он невольно вспоминал Людмилу Платоновну. И тогда лицо его заливала краска раскаяния. Как он мог, как посмел так поступить, какими глазами теперь посмотрит в доверчивые глаза жены? Сможет ли вообще когда-нибудь обрести душевный покой, избавиться от мук совести? Он был виноват и перед Людмилой, часто задавал себе один и тот же вопрос: почему так случилось и было ли это мимолетным увлечением или глубоким чувством?.. И тут же отвечал сам себе: нет, ни то, ни другое, просто проявление его слабости. Людмила, как могла, облегчала его боль, но что будет, когда он встретится с Шамсией? Наверное, про таких, как он, бедолаг сказал поэт:

Нет спасенья от шага неверного, —

Лишь в страдании тайном оно…

Сколько можно скрывать свои страдания? Лучше уж, как он решил с самого начала, во всем открыться жене. И пусть она решает, выносит приговор. Но что бы она ни решила, он все снесет мужественно. Однако какие горькие предстоят дни! Вместо радости долгожданного свидания с семьей эти муки… А вдруг Шамсия отвернется от него? Отец!.. Что скажет его отец, убитый горем после извещения о гибели сестры? Проклянет, наверное…

Весь во власти этих грустных дум, Ориф все же лелеял в сердце какую-то тайную надежду. Чем она была вызвана, он и сам не мог объяснить, но надежда жила в нем.

Через три дня вместе с Носовым и Ака Наврузом Олимов приехал в Мехрабад. Носов предупредил многих об их приезде, поэтому встреча на вокзале была радостной, с букетами цветов. Пришли родные, товарищи по работе, друзья, знакомые.

Шамсия обвила шею Орифа и целовала его, не в силах сдержать слез радости. Протянул к сыну дрожащие руки Одил-амак, то и дело повторяя: «Ну, слава богу, хоть тебя мне довелось увидеть живым и невредимым, сынок!» Ни на миг не отпуская его руку, сын Озар и маленькая Нина, улыбаясь, смотрели на Орифа с детским любопытством.

Возбужденный от встречи с семьей, Ака Навруз кивнул туда, где стоял Носов:

— Пусть я буду жертвой этого человека! Надо же так все заранее настроить, чтобы огромной радостью звучала мелодия нашего свидания!

— Зачем эти слова? Разве вы, усто, не достойны такой встречи? — ответил ему Носов, — И вы с Орифом солдаты. Вот закончится война, — очень бы хотелось дожить до этого дня, — поглядите тогда, как торжественно мы будем встречать с фронта наших дорогих воинов! И вас, воинов трудовой армии!