Солдаты без оружия - [48]

Разговор прервал посыльный:

— Донесения в штаб требуют. Срочно.

— Через десять минут. Так и доложите. — Сафронов обратился к санитарам: — Спасибо за откровенность. Мы точку ставить не будем, еще побеседуем. А сейчас приберите-ка территорию вокруг палаток.

Санитары вскочили и, одернув гимнастерки, пошли выполнять приказание.

XXVIII

Жизнь снова входила в тот будничный неторопливый ритм, который когда-то раздражал капитана Сафронова. Тог же распорядок дня, совещания у командира, вызовы к НШ, видимость работы в ожидании настоящего дела. Но теперь это не нервировало Сафронова, не выводило его из себя. Он понимал, что вся эта расслабленность просто необходима, как сон перед тяжелым боем. Он еще и сам окончательно не пришел в себя, да и товарищи — он видел — нуждались в отдыхе. Кроме всего, в палатке Галины Михайловны еще находились нетранспортабельные раненые, они были как напоминание, как общая боль и не давали возможности окончательно отвлечься, стряхнуть с себя психологическую перегрузку, окончательно восстановить нервы.

Сегодня из армии приехал корпусной врач. Офицеры собрались в палатке комбата. Ожидали разноса. Но корпусной вошел с улыбкой, сообщил, что в армии довольны работой, и никакого совещания не провел, а попросил каждого командира, подумав, доложить свои соображения по улучшению службы.

Сафронова удивлял корпусной. Его настроение зависело от того, довольно или недовольно им начальство. А они, подчиненные, зависели от этого настроения.

«Но особенно-то радоваться нечему, — уж более благодушно рассуждал Сафронов. — Работа у нас идет еще негладко. Это даже мои санитары заметили».

Сафронов не знал, как ему быть. У него возникло предложение относительно легкораненых. Но примет ли его комбат? Одобрит ли корпусной? Соблаговолит ли поддержать ведущий, который все еще вспыхивает при виде Сафронова?

Решил посоветоваться с замполитом. Подойдя к его палатке, остановился. Донеслись покашливание и слова:

— Смелее, кхе-е-кхе… Входите, пожалуйста.

Сафронов вошел, поздоровался и обратил внимание на карту, что висела посредине над столиком у мачты. Карта как бы была центром всего, а все остальное просто ее окружало.

— Кхе-кхе… Интересуетесь положением?

— Да, конечно. Неужели мы настолько продвинулись?

— Именно, кхе-кхе. Теперь счет не на километры, а на сотни километров. До столицы родной Белоруссии дошли. Под Минском группировку окружили. Я вот, кхе-кхе, готовлюсь вас обо воем проинформировать.

— Нужно, — одобрил Сафронов. — А то мы и не представляем. До того заработались, что себя не помним.

— Значит, трудно? — опросил замполит.

— Трудно, — признался Сафронов. Ему легко было говорить с этим человеком, годящимся ему в отцы, и он ничего не скрывал от него. — Но ведь тем, кто непосредственно осуществляет все это продвижение, еще тяжелее.

Замполит пригладил седую, по-юношески непослушную прядку, согласился:

— Им труднее. Вы-то как раз видите, какой ценою, какой кровью достается нам победа, кхе-кхе. — Замполит прищурил глаза, посмотрел на Сафронова внимательно: — По вы-то, очевидно, пришли не за тем, чтобы слушать известные истины, кхе-кхе. Выкладывайте. Садитесь.

Сафронов сел на носилки, которые и здесь были и кроватью и стулом, признался:

— Да, действительно, не за тем. Хочу посоветоваться. Есть одна мысль относительно легкораненых.

— Слышал, кхе-кхе, от корпусного врача. Велит отправлять их не мешкая. Вы как, кхе-кхе, согласны с этим? То есть, кхе-кхе, не в смысле оспаривания приказания…

— Как раз не согласен, — поспешно ответил Сафронов.

— Вот как? — встрепенулся замполит. — Ну-ка, ну-ка.

— Они, конечно, создают определенные трудности, шумят, лезут, требуют, как говорят мои санитары, базарят.

— Значит, вы согласны с мнением корпусного врача?

— Как раз нет. По-моему, их нужно не в тыл отправлять, а у нас оставлять, держать в определенном отдельном месте. Зачем же нам своих бойцов терять? Тем более что большинство из них желает в свою часть вернуться. Там все привычное, обжитое, друзья, товарищи, командиры.

— В пехоте, я знаю, есть такие команды, — поддержал замполит. — А вы с начальством разговаривали?

— Пока нет. Боюсь — не одобрят. Лишняя нагрузка, беспокойство, забота.

Замполит закашлялся, кивал головой, будто извинялся за непредвиденную задержку, успокоившись, сказал:

— Хорошо. Я переговорю.

Возле аптеки Сафронова окликнул Штукин.

— Ты чего это здесь? — спросил Сафронов.

— Пытался решить свою проблему, — ответил Штукин и по привычке начал протирать окуляры. — Безнадежно. Эфир и хлороформ. А ведущий хлороформом не пользуется.

— Поговори с замполитом. Я только что от него. Приятный и мудрый человек.

Они невольно остановились. Над ними, не видимый в ветвях, выстукивал дятел. Этот звук как бы вернул их к мирной жизни, к спокойствию, к тихому раздумью. Они стояли несколько минут, слушая его, как музыку.

— А я сейчас карту видел, — сообщил Сафронов. — Наши здорово продвинулись. Под Минском большую группировку окружили. — Он усмехнулся. — Наш НШ тоже сообщил мне об этом, только почему-то велел проверить личное оружие.

— Стереотип, — по-научному объяснил Штукин. — Вырабатывается стереотип, и от него не скоро избавишься.