Сокровища древнего кургана - [41]

— Ладно, цыц, рабочий класс, — грубо прервал Симочку пожилой строитель, что сидел против меня. — Кажется, скоро придет конец нашему терпению…

Симочка до самого конца обеда больше не произнес ни слова.

Строители вставали из-за стола, расходились, кто к своим вагончикам, кто просто покурить…

Поднялся и Бачурин, глянул на часы, куда-то было заторопился, Вадим остановил его:

— Алексей Степанович, минуточку! Тут к вам гость.

— Что за гость? Где?

Вадим приобнял меня за плечи.

— А вот, Костя Брыскин. Из соседнего села. Из Ключей.

Я смущенно поздоровался. Бачурин кивнул и с любопытством оглядел меня.

— Я слушаю.

Под его внимательным взглядом я еще больше засмущался.

— Вчера, это самое, мы были у вас в гостях и я увидел фотокарточку… Над вашей койкой… Вот и решил, это самое, может, думаю, узнаю что про Юркиного дядю.

Бачурин и Вадим засмеялись. Вадим сказал:

— Да, подлетыш, сразу видно, что из тебя не получится оратор.

А Бачурин добавил:

— Ты, парень, не волнуйся. И не торопись. Никто не гонит. Немного успокоился и рассказал про Детеныша, про его дядю Максима, имя которого почему-то пока решили не ставить в списки для памятника, дескать, он не погиб, а пропал без вести. А это, мол, еще не известно, что такое…

Бачурин вежливо, но твердо остановил меня:

— Не пойму: я-то тут при чем?

— Вот те на! — выкрикнул я ошалело. — Ну как же, у вас же фотокарточка висит! Точь-в-точь, как дома у Юрки Снопкова. Три солдата и все улыбаются. А тот, что посередине в пилотке и с медалью, и есть Юркин дядя Максим.

Я никогда не думал, что люди могут так мгновенно и сильно бледнеть. Не успел я договорить, как Бачурин стал белее белого, его светлые усы показались даже темными.

— Погоди, не части!.. — глухо произнес он и так ухватил меня за плечо, что я даже слегка присел. — Погоди, как звали его, этого твоего дядю?

— Не моего — Юркиного. Максим. Максим его звали. Петушков. Он добровольцем ушел воевать. Стихи писал…

— Не может быть… — едва выдохнул Бачурин и оглядел нас так, словно в первый раз видел. — Это же… Это же… Потом вдруг повернулся к Вадиму:

— Заводи мотоцикл. Сбегаем в Ключи, время еще есть. Успеем.

Вадим, должно быть, так и ничего не понял во всей этой истории, потому что недоуменно пожал плечами, однако расспрашивать не стал, пошел к мотоциклу.

Вскоре мы уже катили по нашей «главной» улице. Вот что значит техника! Это не пешком шлепать.

Через минуту мы уже остановились возле усадьбы Снопковых. Бачурин спрыгнул с мотоцикла и, не дожидаясь нас, вошел во двор. Я бросился за ним.

Дома был один Детеныш. Он сидел возле сенок, чистил картошку, недовольный и сердитый. В последний год ему особенно достается: две старшие сестры одна за другой повыходили замуж, а третья, Санька, уехала в Барнаул поступать учиться в педагогический институт. Теперь все домашние дела перешли на Детеныша. Оттого он еще сильнее страдает и нервничает.

Увидав меня с двумя неизвестными мужчинами, Детеныш осторожно положил в кастрюлю нож, поднялся и медленно вытер руки о штаны.

— Здравствуй, хозяин, — сказал Бачурин. — Можно в гости?

— Можно, — неуверенно произнес Детеныш, забыв поздороваться, и вопросительно глянул на меня. Я подмигнул ему, подтолкнул к дверям. Мы вошли в дом. Бачурин быстро огляделся.

— Где фотография?

Я кивнул на горницу.

— Там.

Он торопливо заглянул туда и сразу же увидел фотокарточку.

— Да, это она, — взволнованно воскликнул Бачурин. — Значит, здесь он и жил, наш Петушок?

— Какой еще петушок? — хмуро переспросил Детеныш.

— Максим Петушков…

— Вы воевали с дядей Максимом?!

Бачурин тихо ответил:

— Да, милый, да… Это был мой друг.

Глава двадцать четвертая «Эх, спасибо, Брыська…»

Сегодня — суббота. Все ребята, да что там ребята — многие взрослые ждут не дождутся пяти часов. На это время в лекционном зале нашего еще не совсем устроенного музея назначена встреча с Алексеем Степановичем Бачуриным.

Весть о том, что мастер строительного отряда, который пробивает в нашей степи канал, воевал вместе с Максимом Петушковым, быстро облетела село. Каждому хотелось увидеть самого Бачурина и, конечно же, послушать о боевых делах своего земляка. На небольшом столике, покрытом красным, Микрофоныч разложил тетрадь со стихами, пожелтевшую газету, где эти стихи печатались, и уже знакомую фотографию — все, что осталось как память о дяде Максиме.

Эвка с девчонками нарвала полевых цветов, и теперь разноцветные букетики украшали и трибуну, и столик, и подоконники.

К полудню все было уже готово к встрече, оставалось только ждать Бачурина. А это-то оказалось самым трудным, особенно для Юрки и его родни.

Детеныш просто изнывал от нетерпения, каждые полчаса приставал ко мне:

— Слышь, Брыська, не съездить ли нам за Бачуриным, а? Может, попросить у председателя машину и сбегать? А то вдруг Бачурин забыл, а?

Я даже рассердился:

— Да уймись ты! Сиди и жди.

Но Детеныш ни сидеть, ни ждать уже не мог, срывался и бежал куда-то, чтобы снова и снова рассказывать встречному-поперечному про Бачурина все, что знал и что нафантазировал. Вот уж никогда не подумал бы, что Детеныш может стать вдруг таким болтуном!

Смотрел я на Детеныша, как он мечется, не находя места, а у самого на сердце была такая тоска — не сказать: вчера вечером получил письмо от мамы. Худо ей. Пишет, что все-таки, наверное, будут делать операцию. Как всегда, она беспокоилась о доме, об огороде и очень сильно обо мне: здоров ли, сыт ли…