Сократ. Введение в косметику - [49]
Далее, ученики должны были совпадать в скептическом методе решения вопроса о благе: благо должно определяться изнутри, путём определения своих влечений, способностей, свойств; и сообразно этому ученики должны были отличаться друг от друга, расходиться в результатах приложения этого метода, сообразно различию их личностей; они должны были расходиться в учении о том, в чём же заключается, по их мнению, конкретное благо; они должны были расходиться в своей этике. Сократ был прежде всего этическим мыслителем, учителем достижения блага и построения поведения. Но если бы, как полагает традиция, Сократ имел определённые нравственные воззрения, если бы он признавал какие-нибудь абсолютные или, по крайней мере, устойчивые моральные нормы, – было бы совершенно невероятным, чтобы он не смог привить всем своим ученикам этой существеннейшей стороны своего учения; можно было бы ожидать, наоборот, что ученики будут расходиться в чём угодно другом, но только не в своих моральных воззрениях. А оказывается, здесь-то все они и расходятся совершенно, до резких противоположностей, – как будто учитель преподавал что угодно, но только не нравственные нормы. И это действительно так; нет более грубого заблуждения в истории философии, как шаблонное представление о моральном учении Сократа об общих для всех людей нормах поведения и т. д. Этический индивидуализм Сократа – это самая бесспорная черта его воззрения, центр, без которого все его мысли и дела становятся хаотическим конгломератом противоречий. Вполне возможно, что это воззрение Сократ высказывал очень редко, считая его общим руководящим принципом в своей собственной педагогической практике. Но крайнее расхождение учеников Сократа в их моральных воззрениях является несомненным доказательством того, что как таким принципом Сократ пользовался им неуклонно.
Впрочем, помимо сознательного влияния на учеников в том или ином направлении, Сократ влиял на них ещё отдельными чертами своей собственной личности и образа действий, вследствие чего ученики кажутся сколками с Сократа: нетрудно узнать Сократа – эристика (и софиста вообще) и частично скептика в учении Эвклида и Федона, Сократа – скептика в молодом Платоне, Сократа – циника, без Сократовой хитрости, в учении Антисфена и его продолжателей (впервые получивших название циников), Сократа – гедоника в учении Аристиппа; но на большинстве учеников не стоит останавливаться, – из изложенного о Сократе связь их учения с учением Сократа достаточно ясна; следует остановиться только на двоих: на Исократе и Платоне.
Исократ интересен нам не как логограф, а как автор педагогических воззрений, до сих пор не сопоставленных в достаточной степени с педагогической практикой Сократа: между тем это сопоставление очень поучительно: если Исократ остался в чём-либо верным учеником своего учителя Сократа, так это именно в педагогике. Свои педагогические воззрения Исократ излагает главным образом в не полностью сохранившемся сочинении «Против софистов» и отчасти в Панафинейской речи. Вслед за Сократом, Исократ выдвигает в качестве задачи воспитания заботу о душе, выработку в ней правильных суждений; он отвергает одностороннее воспитание в какой-либо одной узкой области знания; он отвергает и старую натурфилософию. Проблемы блага для Исократа не являются предметом теоретической науки, их можно решать только в практической работе учителя с учеником, учитель воспитывает частично собственным примером. Вот основные вехи педагогики Исократа, – а вместе с тем и вехи педагогики Сократа: Исократ систематизировал педагогические мысли и действия Сократа, незначительно изменивши их, – так можно было бы суммировать результаты сопоставления Исократа с его учителем.
Отношение Платона к Сократу? Это вопрос очень сложный; за недостатком времени я не буду решать его здесь, намечу лишь некоторые положения, которые хотелось бы разработать обстоятельнее.
Платон – Сократ навыворот. Сократ – насмехающийся силен вовне, серьёзный божок внутри; Платон божески серьёзен вовне (его идеализм), но это только внешность, маска, прикрывающая софиста и циника…
Вернёмся к прерванному анализу той части «Федра», в которой излагается теория риторики. Давая длинные рассуждения нормативного характера о построении софистической речи (как это было в последнем цитированном нами месте 277 ВС), хотя явно компрометирующие слова, как обман, теперь уже не употребляются, Платон имел основания опасаться, что читатель успел забыть последнее оправдание нормативного изложения и может опять обвинить автора в желании учить софистическому красноречию; поэтому Платон уже к первому изложению психотехнических основ софистической риторики (
