Сократ. Введение в косметику - [47]

Если от неправильного истолкования cократова «демона» ведут начало латинские «гении», то не от cократова ли «демона» унаследовали «гении» и одно своё примечательное свойство, сообщаемое Горацием: гений хочет видеть покровительствуемого им человека всегда весёлым, радостным? Если это свойство Сократ приписывал своему «демону», то, несомненно, приписывал в несколько иной форме: демон, гений, посещая (аллегорически!) человека, делает его весёлым, радостным; но он посещает только Сократа, один Сократ гениален, поэтому он один вполне радостен; гениальность Сократа привела его к осознанию, что в жизни нет ничего серьёзного; больше того, гениальность его в том и состоит, что он не признаёт слишком серьёзного, и если не каждый, ставший циником, гениален, то гениальный – всегда циник. И как первый циник, Сократ с полным основанием мог признать себя первым гениальным человеком.

* * *

Смерть Сократа – его последнее издевательство, завершение его цинической жизни. Честолюбие остаётся, хотя и в ослабленной степени, даже у самых культурных людей; оставить по себе память на много веков вперёд, сделать своё имя бессмертным и быть предметом постоянного восхищения со стороны потомков – этого хотел даже Сократ. Как ни значительны деяния жизни человека, не они являются главным средством закрепления его имени в памяти потомства; не жизнь, а смерть оставляет неизгладимый след в памяти большинства. Трагедия, мученическая смерть – это делает бессмертным гораздо вернее, чем гениальнейшие деяния. Действительное гениальное деяние Сократа до сих пор не знал никто, – а чьё имя из всех греческих философов наиболее популярно ещё теперь, в XX веке, чьё имя назовёт любая гимназистка, любой едва грамотный человек? – Безусловно, Сократа. Мы можем вспомнить, когда впервые узнали имя Платона, Эпикура, Канта, – но Сократ теряется где-то в глубине нашего детства. Потому что над Сократом – ореол мученичества.

И психолог Сократ очень хорошо знал, что наиболее обеспечивает бессмертие: «наверное, назовёт меня мудрецом всякий, кто захочет поносить вас» (афинян, осудивших Сократа) [ «Апология», начало третьей речи]. Наиболее прочна та слава, которая ассоциируется у людей по контрасту с позором; слава Сократа – позор обвинителей, мученик и мучители, смерть за правду – жизнь в неправде.

Но у культурного не может быть трагедии, культурный не может быть мучеником, – трагедия и мученичество не совместимы с цинизмом. Поэтому трагико-мученическую славу Сократ мог завоевать только хитростью, обманом. Сократ должен был разыграть трагедию. И комик Сократ, впервые взявшийся за трагическую роль, провёл её гениально: в течение двух с половиной тысячелетий иллюзия, созданная игрой Сократа, принималась за действительность.

Стукнуло семьдесят лет; смерть была не за горами; годом раньше или годом позже – это уже не важно: в жизни сделано достаточно много; гораздо важнее успеть умереть эффектно. Создать иллюзию мученической смерти – это влекло не одного Сократа; но никому не удалось создать её так совершенно, как удалось Сократу: даже Христос превратил трагедию в мелодраму своим неуместным молением о чаше («если возможно, да минует меня чаша сия»). Задача была действительно трудная, а для Сократа она усложнялась ещё более потому, что надо было сделать трагедией смерть циника – дело как будто невозможное.

Старался ли сам Сократ о том, чтоб на него была подана жалоба в суд, или это случилось помимо него, – во всяком случае, начало было положено, и теперь оставалось несколько шагов до эффектного конца, но – это самые опасные шаги: на сантиметр вправо – и вместо эффектной трагедии получится слезливая мелодрама, смешная для второго циника; на столько же влево – будет совсем не эффектная трагикомедия. Судебный процесс необходимо было проиграть, – но так, чтобы в глазах потомства проигрыш его был результатом злобы и ошибки со стороны судей; а для этого Сократ должен был создать иллюзию защиты: откажись Сократ от защиты, заяви себя просто во всём правым – и эффект мученичества исчезнет, потомство скажет: Сократ сам виноват в своей смерти; защищайся Сократ серьёзно, – он мог бы выиграть процесс, а это шло в разрез с его замыслом; Сократ, несомненно, не хотел выигрывать процесса – это вполне очевидно из формы его защиты: если Платоновская «Апология» и не воспроизводит речи Сократа, то всё же из её сопоставления с Ксенофонтовой «Апологией» ясно, что Сократ не использовал тех аргументов, которые были бы гораздо более целесообразны, если бы он хотел выиграть процесс; первая речь в «Апологии» в качестве защитительной построена очень нецелесообразно; даже избегая неприятной Сократу мелодрамы, просьб, мольбы к судьям и т. п., Сократ уже на основе им же самим разработанных правил софистической риторики (а ведь софистикой-то он пользуется в «Апологии» вовсю) мог бы построить почти, наверное, выигрышную речь; да и помимо софистических приёмов Сократ мог бы выиграть процесс, если б того хотел. Между тем Сократ вторую половину «защитительной» речи делает поучением, а местами как будто прямо напрашивается на осуждение: он напоминает судьям слова Анита, что Сократ или не должен был являться в суд, или, если явился, должен быть осуждён, так как иначе, будет ещё более вредным для юношества; и Сократ напоминает эти слова не в целях защиты, а подчёркивает дальше, что он действительно, в случае оправдания, будет продолжать своё дело (