Сократ. Введение в косметику - [45]
Экспериментатор, для которого вся земля – лаборатория, всё на земле и особенно люди – материал для эксперимента, – вот Сократ. Но ведь и эксперимент не был для него слишком серьёзным делом. Отсюда – Сократ стал софистом и скептиком.
Сократ – софист эристик; Сократ – теоретик софистической риторики. Это так, но это нелепо, если Сократ не циник. Заниматься серьёзно разработкой, преподаванием и практикой софистической риторики, – значит видеть в этом какую-то значительную ценность – для себя или дли других. Многие софисты занимались этим серьёзно потому, что отсюда они получали выгоду: плату с учеников, с клиентов в суде; Сократ не искал этого. Польза для других? Но софистическая риторика полезна для немногих, вредна для многих; поэтому серьёзно заниматься ею на пользу других нельзя, если вместе с тем это не польза и для себя. У Сократа не было поводов заниматься софистической риторикой серьёзно – значит, он занимался ею шутя. А для этого было много поводов.
1. Софистическая риторика – прекрасное средство для исследования пределов человеческой глупости: не очень смешно, если ошибавшийся приводится к признанию своей ошибки путём веских доводов; смешнее, если собеседник приводится с помощью довольно веских доводов поочерёдно к противоречащим положениям (хотя в этих доводах всегда уже участвует частичка софистичности); ещё смешнее, если то же самое делается с помощью совсем не веских, софистических доводов. Величина человеческой глупости обратно пропорциональна вескости доводов, с помощью которых человек приводится к сознанию собственной глупости. Практическое распространение софистической риторики было для Сократа уже само по себе достаточным показателем того, что границы человеческой глупости безусловно настолько широки, что веские доводы – слишком тонкая мера: они безусловно приведут человека к признанию своей глупости, но не дадут представления о величине этой глупости, как неспособность ребёнка решать задачи из области высшей математики не даёт представления о пределах его математических знаний.
2. Софистическая риторика была очень удобным средством для замены весёлой насмешки хитрым издевательством (см. выше). Люди запрещают смеяться над богами, – Сократ под софистической маской религиозности издевается одновременно и над богами, и над запрещающими (вспомним о метафизическом индифферентизме Сократа). И вообще Сократ очень часто запрещаемые или порицаемые взгляды скрывает софистическими приёмами под маской благонамеренного обывателя; к той же хитрости Сократ прибегает и в случаях, когда нет более удобных предлогов заговорить с данным человеком. Хитрость есть частная форма софистики, и уже этого одного было бы достаточно, чтобы признать крайне близорукими тех исследователей, которые, не отрицая за Сократом хитрости, совершенно противополагают его софистам в их приёмах.
3. Наибольшими мудрецами в V веке слыли и сами себя провозглашали именно «софисты», создатели и практики софистической риторики. Естественно, что Сократу в его исследовании пределов глупости, в его утверждении себя единственным мудрецом, испытание самих софистов должно было представляться делом особенно интересным и весёлым, и оно было в наибольшей степени весёлым, софисты оказывались наиболее смешными, если их мнимая мудрость изобличалась их собственными приёмами софистической риторики, если даже их глупость могла быть измерена софистическими, а не вескими доводами. Примеры тому см. в «Протагоре» и в «Евтидеме».
4. Ещё более смешной должна была оказаться мнимая мудрость софистов, если даже в пределах своих собственных интересов и знаний они не знали того, что было наиболее важным в этой их области; наиболее блестящим образцом подобного рода изобличения лжемудрости софистов и утверждения Сократом себя как единственного мудреца и является разработка Сократом важнейших основ софистической риторики в «Федре». Какой оскорбительной пощёчиной, каким издевательством над софистами должна была восприниматься ими самими теория Сократа, брошенная как блестящее доказательство того, что он, Сократ, чуждый софистическим интересам, насмехающийся над ними, даже в наиболее важной для софистов области, в софистической риторике, сделал больше, чем все они!
5. Софистическая риторика давала Сократу богатый материал для его скептических занятий с учениками, главным образом в форме весёлого жонглирования с шарами-собеседниками, на глазах учеников легко перебрасываемыми жонглёром Сократом от одного утверждения к другому, противоречащему (блестящий пример см. в «Лисиде» беседа с Менексеном; также в «Протагоре»). Демонстрируя перед учениками такое софистическое жонглирование, Сократ побуждал их к исканию точных знаний, отсутствие которых делает таким беспомощным собеседника.
Что же такое сам скепсис Сократа? Не придавал ли он ему серьёзного значения? – Да, возбуждение скептических исканий у учеников было для Сократа довольно серьёзным делом, – серьёзным, насколько допускала это несерьёзность циника. Но здесь необходимо отметить одну черту личности Сократа. Ни цинизм, ни иронию Сократа совсем не приходится понимать как показатель чёрствой эгоистичности его натуры, весь смысл жизни для которой – в холодных насмешках над окружающими. Наоборот, на основании всех сохранившихся материалов можно утверждать вполне определённо, что
