Сократ. Введение в косметику - [44]

Шрифт
Интервал

Люди требовали от Сократа серьёзности; но нельзя заставить ошибаться; поэтому у Сократа вместо серьёзности появилась хитрость. Люди не могли вытерпеть весело смеющегося циника, – циник стал хитро издеваться, смеясь вдвое – и над тем, что они свои стёкла принимают за бриллианты, и над тем, что фальшивую монету Сократа они принимают за золото. Сократ хотел своим весёлым смехом научить людей не принимать стёкол за бриллианты, – люди заставили Сократа стать фальшивомонетчиком. Это непреодолимое пленение людей к ошибке, к серьёзности много позднее Вольтер выразил, тоже, вероятно, издеваясь, своим знаменитым положением: «Если бы не было бога, его надо было бы создать».

* * *

«Сократ мудрее всех людей» – это не прорицание Аполлона, не мнение отдельных лиц, сталкивавшихся с Сократом; это прежде всего уверенная самооценка Сократа, и заставить каждого встречного согласиться с его самооценкой было единственным немного серьёзным делом Сократа, – конечно, серьёзным настолько, насколько серьёзно могут радовать стеклянные бусы. Гордость, кичливость, презрительная улыбка самомнения, походка павлина, – всё это было слишком серьёзным – и смешным для Сократа; всё это достойно тех, кто признаёт серьёзную ценность стёкол в руках других, но себя считает обладателем наибольшего количества таких ценностей. Иметь то же, что и другие, но в большем количестве, и в этом видеть своё преимущество, – значило бы придавать чему-то серьёзную ценность и стать серьёзным; быть мудрейшим среди мудрых, наиболее знающим среди знающих и гордиться этим, – значит признавать их знания алмазами. Быть единственным мудрым среди глупых, знающим среди незнающих, – это уже лучше, но и это делало бы серьёзным, это заставляло бы признать своё знание алмазом. Но быть неошибающимся среди ошибающихся, – это не могло сделать ни гордым, ни серьёзным, потому что серьёзность – признак ошибки; это могло сделать только смеющимся среди серьёзных. Мудрость не в многознании – эту мысль Сократа мы можем встретить очень часто у Платона; для Сократа – мудрость в отсутствии ошибок; значит, мудрость в том, чтобы не быть серьёзным, ни к чему не относиться слишком серьёзно, быть циником.

Положительное знание как критерий мудрости – алмаз; но алмазов не существует. Говорящие о своём знании всегда ошибаются – знаний не существует, существуют только ошибки и отсутствие ошибок. Сократ знал, что он – не «мудрейший из всех», а единственный мудрец. Мудрец – радующийся; потому что отсутствие ошибки вполне достаточно для того, чтобы жизнь была радостна. Воображающие себя мудрецами серьёзны, потому что они ошибаются; и они смешны – для мудреца, который смеётся над их ошибкой; а если они заметят, наконец, что они действительно смешны в своих ошибках, – они воображают, что смеющийся мудрец мудрее их многознанием, – и делаются ещё более смешными, потому что ошибаются даже тогда, когда понимают свою ошибку. Но мудрец – смеясь, радуется. Не из злорадства и не из гордости Сократ доказывает перед каждым встречным свою мудрость, а потому что это даёт радость. Для козлоногого силена, для мудреца-циника жить и радоваться – это одно и то же.

Испытание «людей, считающих себя мудрыми, а на деле вовсе не мудрых, – это действительно не лишено приятности» (Апология 33 С) – вот прямое подтверждение самим Сократом только что сказанного о нём: в испытаниях такого рода «состоит величайшее благо человека, а жизнь без такого испытания – это даже и не жизнь» (Апология 28 А). Мы уже знаем, что благо для Сократа это состояние удовлетворённости, и говоря о человеке, он, крайний релятивист, не вводил за правило всем людям заниматься испытаниями такого рода, а имеет в виду, что ему самому эти занятия доставляют наибольшее удовлетворение. Служение богу, помощь собеседникам – это только фальшивые монеты, хитрость.

Сократ – экспериментатор, исследующий пределы человеческой глупости; и люди для него – только экспериментальные животные; их боги, религия, мораль, все их серьёзные ценности – только те нервы и мышцы экспериментального животного, перерезая, раздражая которые, он исследует человеческую глупость. Для экспериментатора есть только одна ценность – его эксперимент; всё экспериментируемое, пока идёт эксперимент, стоит на одном уровне: бог и нечистота, нравственность и грязь, – всё одинаково достойно эксперимента и над всем одинаково позволительно экспериментировать. По «Пармениду» Платона, Сократ ещё в юные годы получил незабвенный урок от Парменида: «Ты ещё молод, Сократ, сказал Парменид, и философия ещё не пленила тебя, как пленит, по моему мнению, потом, когда ты не будешь считать презренным ничего из тех вещей (как волос, грязь, нечистота); теперь же по своей юности ты ещё считаешься с мнениями людей» (130 CЕ). Для истинного исследователя не должно быть ни святого, ни презренного, и для психолога, каким был Сократ, особенно: он плохой исследователь, если к каким-то своим или чужим переживаниям боится подойти как экспериментатор, и даже живя, переживая самое интимное, он экспериментирует над собой и тем более над другими; это цинично? – Да,


Рекомендуем почитать
Философская теология: вариации, моменты, экспромты

Новая книга В. К. Шохина, известного российского индолога и философа религии, одного из ведущих отечественных специалистов в области философии религии, может рассматриваться как завершающая часть трилогии по философской теологии (предыдущие монографии: «Философская теология: дизайнерские фасеты». М., 2016 и «Философская теология: канон и вариативность». СПб., 2018). На сей раз читатель имеет в руках собрание эссеистических текстов, распределяемых по нескольким разделам. В раздел «Методологика» вошли тексты, посвященные соотношению философской теологии с другими форматами рациональной теологии (аналитическая философия религии, естественная теология, фундаментальная теология) и осмыслению границ компетенций разума в христианской вере.


Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 1

После распада Советского Союза страны бывшего социалистического лагеря вступили в новую историческую эпоху. Эйфория от краха тоталитарных режимов побудила исследователей 1990-х годов описывать будущую траекторию развития этих стран в терминах либеральной демократии, но вскоре выяснилось, что политическая реальность не оправдала всеобщих надежд на ускоренную демократизацию региона. Ситуация транзита породила режимы, которые невозможно однозначно категоризировать с помощью традиционного либерального дискурса.


Событие. Философское путешествие по концепту

Серия «Фигуры Философии» – это библиотека интеллектуальной литературы, где представлены наиболее значимые мыслители XX–XXI веков, оказавшие колоссальное влияние на различные дискурсы современности. Книги серии – способ освоиться и сориентироваться в актуальном интеллектуальном пространстве. Неподражаемый Славой Жижек устраивает читателю захватывающее путешествие по Событию – одному из центральных концептов современной философии. Эта книга Жижека, как и всегда, полна всевозможных культурных отсылок, в том числе к современному кинематографу, пестрит фирменными анекдотами на грани – или за гранью – приличия, погружена в историко-философский конекст и – при всей легкости изложения – глубока и проницательна.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.


От Достоевского до Бердяева. Размышления о судьбах России

Василий Васильевич Розанов (1856-1919), самый парадоксальный, бездонный и неожиданный русский мыслитель и литератор. Он широко известен как писатель, автор статей о судьбах России, о крупнейших русских философах, деятелях культуры. В настоящем сборнике представлены наиболее значительные его работы о Ф. Достоевском, К. Леонтьеве, Вл. Соловьеве, Н. Бердяеве, П. Флоренском и других русских мыслителях, их религиозно-философских, социальных и эстетических воззрениях.


Терроризм смертников. Проблемы научно-философского осмысления (на материале радикального ислама)

Перед вами первая книга на русском языке, специально посвященная теме научно-философского осмысления терроризма смертников — одной из загадочных форм современного экстремизма. На основе аналитического обзора ключевых социологических и политологических теорий, сложившихся на Западе, и критики западной научной методологии предлагаются новые пути осмысления этого феномена (в контексте радикального ислама), в котором обнаруживаются некоторые метафизические и социокультурные причины цивилизационного порядка.


Магический Марксизм

Энди Мерифилд вдыхает новую жизнь в марксистскую теорию. Книга представляет марксизм, выходящий за рамки дебатов о классе, роли государства и диктатуре пролетариата. Избегая формалистской критики, Мерифилд выступает за пересмотр марксизма и его потенциала, применяя к марксистскому мышлению ранее неисследованные подходы. Это позволяет открыть новые – жизненно важные – пути развития политического активизма и дебатов. Читателю открывается марксизм XXI века, который впечатляет новыми возможностями для политической деятельности.