Сокольницкий сад - [5]

— Ах, нет, — отвечал я, — если я стану воевать, так это для того, чтоб променять поскорее саблю на заступ и лопатку.

— Но далеко ли этот остров Ипсара от твердой земли? — спросил мой старик, кончив газеты и скидая очки.

— Извините, я не могу сказать вам этого наверное; но у меня есть подробнейшая карта нынешнего театра войны в Греции — если вам угодно, я…

— Ах, сделайте милость, доставьте, и поскорее, — сказал он, — коли можете: у меня есть еще пять-шесть сомнительных мест, которых я не мог приискать в своем атласе. Мы поищем вместе: сим объяснится для меня многое темное. Нельзя ли вам отобедать к нам завтра?

— С большим удовольствием.

Каково идут дела мои, Всеволод! Скоро мы познакомимся так, как мне хочется. — Прощай и не бойся ничего. Я столько же восхищаюсь Шлёцером, столько же читаю Тацита[22] и Мюллера[23], столько же думаю о системе географии и статистики, как и прежде. Чего ж тебе больше, недовольный?

ПИСЬМО VI К Луизе от ее подруги.

Поздравляю, ma chere amie[24], любезного моего незнакомца. Первое впечатление, им произведенное, очень удачно, удачнее, нежели сам он думает, удачнее, нежели и ваша милость полагает; — а это уж слишком много, по моему мнению, в этом случае я совсем не согласна с ленивыми китайцами. Они говорят, что в десяти шагах девять — половина: нет — кто раз хорошо ступил, кто ногу лишь занес на шаг, тот уже половину, тот уже больше половины дороги прошел. Применяя свое правило к твоему положению, я предвещаю, что ты будешь любить, да-да, любить своего Вертера, и в этом я клянусь тебе всеми настоящими, прошедшими и будущими Шарлотами[25] на свете. Хочешь ли доказательств? Они в письме твоем. Станем разбирать его. Ах, смиренница! Ну, правду говорит моя матушка, что в тихом омуте всегда черти водятся. — Слушай, я буду уличать тебя.

Ты целые два месяца не писала ко мне для того, чтоб сделать сюрприз описанием своего дома, наконец начинаешь письмо, и что же? О чем пишешь ты? — О твоем знакомстве. А описание, очень сокращенное, отложено в Postscriptum, описание, которое должно быть главным предметом твоего письма (говорят, впрочем, что в письме девушки главное есть Postscriptum; но здесь вышло наоборот). Вот обвинение против тебя! Ты предчувствовала его и думала оправдаться своею декламациею: «Это странно! Всегда так случается: когда нечего писать или пишешь о вздоре, всегда напишешь много и легко». Мы понимаем этот вздор, голубушка; нас не проведешь.

Далее в первую минуту ты успела рассмотреть незнакомца, каков он собою, как одет. Это еще ничего не значит, и случается обыкновенно avec nous autres[26]. Я замечу только, что Вертер понравился тебе с первого взгляда, а этот первый взгляд бывает иногда решителен. Минута всему повелитель, говорит Шиллер[27]. — Но зачем не велела ты запереть калитки на другой день? — Ты видела ведь, что она опять была отперта. Ты скажешь, нет. Но для чего не посмотрела ты? Для того, чтоб бессовестью сохранить свою совесть: ты сказала себе, или тебе так сказалося, а ты будто не слыхала: «Если я посмотрю на калитку и увижу, что она не заперта, — то мне нельзя будет не запереть ее; итак, лучше не смотреть. А то, может быть, придет». — Так ли?

Потом: «Я тотчас позабыла об этом призраке, поливая мои цветы; но на другой день в саду он не нарочно представился опять в моем воображении. Ты знаешь сама, как случайно приходят нам в голову всякая всячина и проч.». Здесь надобно взять несколько повыше. Письмо писала ты на пятый день после первого свидания, после того, как ты уже видела и слышала своего незнакомца, когда уже составилось об нем полное понятие у тебя и в голове, и в сердце. У тебя перемешалось чувство 10-го числа с чувством 4-го числа, и вот почему начала ты оправдываться в своих видениях, которые 4-го числа не имели никакого значения, были невинны. Тебя обвиняет твое оправдание, напоминая одну пословицу.

Далее, что за выражение: «Я чего-то дожидалась, разумеется, не его». Но кто же говорил тебе об нем? «На лавке было просторно». Ха, ха, ха! Кого же недоставало? меня? Благодарю за честь и с удовольствием уступлю ее кому нужно. Я расхохоталась на полчаса, прочитав об этом просторе, и уверена, что ты вымарала бы это место из своего письма, если бы прочла в другой раз. Но ты, верно, по-моему: я всегда спешу отправлять письма, и никак не могу их перечитывать; потому-то часто и напутываю на себя бог знает что.

Что ты не рассказывала дядюшке о втором своем свидании, потому что он был занят, я тебе верю, — но поверь и ты, что ты в свою очередь рада была случаю пока не рассказывать ему.

Незнакомец явился у вас в комнате, и ты тотчас заметила, что он говорит ловко и умно. Хорошо, но зачем хочешь ты опять оправдываться, если ты не виновата? «Мне поневоле надобно было выйти» — а по воле ты не вышла бы? «Мне нельзя было не поклониться ему».

Наконец ты и боишься, что он заключит что-нибудь дурное из твоих односложных ответов. К чему эта боязнь? Если бы от его заключения тебе было ни тепло ни холодно, то верно ты не стала бы думать о нем.

Что скажете теперь, любезная моя Луиза? Поверьте мое письмо по вашим чувствованиям, и вы увидите, правду ли я вам сказала. Между тем прошу вас быть чистосердечною по-прежнему: опишите мне два-три свидания, и я лучше всякой цыганки, не смотря на ваши руки, скажу вам — что вы думаете? — когда быть вашей свадьбе.