1825 г. Мая 4. Москва.
Вот уже и писать к тебе надобно, любезный мой Всеволод! Тебя нет со мною… Как не привык еще я к этому чувству! Как часто еще обманываюсь я и, думая, что ты в Москве, поджидаю друга на вечерок к себе, готовлюсь сообщить ему какую-нибудь новую мысль, которая проблеснет иногда в голове моей, — показать замечательное место в писателе, которое мы пропускали прежде, — поговорить о том о сем, о добре, о зле, о святом просвещении, об отечестве, которое бывало всегда любимым предметом наших разговоров. Жду — а друга нет как нет, и я принужден бываю опомниться; — это случается всегда с грустию — как будто бы всякий раз ты уезжал от меня. Но — делать нечего. Живи не так, как хочется, а как Бог велит, говорит пословица: и я постараюсь — пока забыть, что переписываться не то, что разговаривать. — Вот тебе первое письмо мое с известием, что со мною случилось примечательного после твоего отъезда.
Ты знаешь уже, что нынешний год был для меня высокосный, везде поперек. После тебя даже случилось много неприятностей, и недавно самые добрые мои намерения растолковали в дурную сторону, растолковали люди, несправедливости коих я не замечал в других случаях. Для меня было это очень горько, вдвое горько, потому, может быть, что некому было утешить, развеселить меня, и я вспомнил о тебе… В таком унылом расположении духа пошел я вчера прогуляться за Сухареву башню, нарочно мимо твоего дома… В окошке мелькнул кто-то, не ты. Мне стало еще грустнее. Я пошел далее и неприметно очутился за заставою. — Ворочаться по прежней дороге мне не хотелось, я взял вправо к Сокольникам. Время было прекрасное. Солнце склонялось уже к западу, тихий майский ветерок навевал прохладу… листья на деревьях чуть шевелились… все вокруг меня было спокойно; — лишь только три пешехода, по другой стороне дороги торопившиеся в деревню к Николину дню, прерывали молчание, заводя изредка песни, да издали чуть доносились звуки рожка, на коем играл пастух, гнавший свое стадо домой. И у меня прояснело на сердце; в хорошую погоду мне как-то совестно бывает грустить — и моя грусть рассевается на чистом воздухе; — я стал готов принять всякое приятное впечатление. Обхожу крайнюю часть Сокольницкой рощи и возвращаюсь потихоньку домой, дорожкою позади этого переулка, который, помнишь ты, одним концом примыкается к даче графа Ростопчина[1], другим к Сокольницкой роще и на лето заселяется московскими жителями, убегающими сюда от городской пыли и городской скуки. — Вдруг благоухание, неизъяснимо приятное, сладостное, слышу я в воздухе. Я останавливаюсь и вижу, что подошел к какому-то саду. Мне непременно захотелось, сам не знаю отчего, посмотреть на него. Калитка была отперта, и я, несмотря на свою боязливость и робость, отворяю ее и вхожу. Ах, друг мой! какие аллеи, рощицы, дорожки, цветники. С каким вкусом расположено все! По стороне, около решетчатого забора насажены липы, которые, сплетясь своими ветвями, составили такую плотную сень, что ни один солнечный луч сквозь нее проникнуть не может. По другой также аллея из душистой акации. В углу на высокой насыпи беседка с стеклянными дверями; другая, насупротив, открытая. Дорожки, крепко убитые, усыпанные песком, перепутаны дедалами и обсажены разными цветами; здесь розаны, там нарциссы, резеда, мирты; в середине большой цветник с тополевым деревом, около которого соединяются все дорожки. Близ него оканчивается также полукругом средняя крытая аллея, в коей стол и около него скамейки. — Между этою аллеею и другой, из акации, о которой говорил я выше, сделано несколько гряд, со всех сторон закрытых, на коих растут разные огородные овощи. По забору, отделяющему сад от переулка, насажена малина. Кое-где виделись плодовитые деревья. Словом сказать, здесь было все. И какая везде чистота! какой везде порядок! Казалось, каждое растение имело своего садовника; — я был очарован, сел невольно на скамейку и погрузился в задумчивость; — мечтал сладко. Опомнившись, подумал, что меня могут застать в саду, тотчас встал и пошел к калитке. Не успеваю еще затворить за собою дверь, вдруг с противоположной стороны, от дома, входит в сад девушка, кажется, очень молодая, темно-русая, с синею сеточкою на голове, в белом переднике, с лейкою в руке… но, может быть, я увижу ее опять… 6 часов. Прощай, я отправляюсь в Сокольники.
