Но что же ей передали оттуда, из Москвы? Можно было, конечно, подождать до утра и расшифровать это при свете, но у нее не было сил ждать, да и оставшиеся спички и жгутики бумаги ей утром будут все равно не нужны. Теперь она передала все, что нужно, и ей незачем было их экономить.
Она снова присела на корточки и, дожигая последние спички и последние жгутики, расшифровала первую группу слов: «Вас поняли, уходите из города направлении Качаловский лес, вас встретят».
— Вас встретят, вас встретят,— ледяными губами прошептала Маша.— Вас встретят,— повторила она еще раз и стала расшифровывать вторую группу слов.
Расшифровала одно слово «ваш», на втором выронила из усталых пальцев на снег последний жгутик, зажгла последнюю спичку и от последней спички последний жгутик, но так и не смогла, должно быть, от усталости и напряжения разобрать следующее слово — оно почему-то не сразу поддалось расшифровке,— почувствовала боль ожога в пальцах и осталась в полной темноте. Еще раз ощупала коробку со спичками, но коробка была пуста; пошарила в кармане пальто, — может быть, одна спичка завалилась туда, но туда не завалилось ни одной спички.
Была темнота, ночь, фраза: «Вас поняли, уходите из города направлении Качаловский лес, вас встретят»,— и еще это слово «ваш»... Что там дальше, придется расшифровать уже утром, когда будет светло.
Маша знала, что большой Качаловский лес, о котором ходили в городе слухи, что там партизаны, начинается если не прямо здесь, то где-то в этой стороне, где-то близко, за тем чернеющим лесом, и если идти, то идти надо сейчас. Она почувствовала великий соблазн свернуться калачиком и лечь здесь, в землянке, но умом понимала, что этого сделать нельзя прежде всего потому, что если она ляжет, то не встанет: ей покажется, что она пригрелась, а на самом деле она замерзнет. Это главное, но это не все: если она действительно хочет выйти на Качаловский лес, если там действительно ее встретят, она должна идти сейчас, именно сейчас, чтобы ночью, пока темно, пройти как можно дальше в ту сторону от города. Правда, если она пойдет сейчас, ночью, она может заблудиться, но если она пойдет утром, ее могут захватить здесь, около самого города, а это еще страшней.
Она не знала, хватит ли у нее сил идти всю ночь через лес, но она знала, что, оставшись здесь, погибнет.
Она выгребла из корзинки и насыпала в карманы жакетки и пальто доверху, сколько могла, крупы, потом положила обратно в кошелку рацию и, выйдя из блиндажа, отметив от него десять шагов влево по окопу, зарыла рацию в снег. Там, в блиндаже, если бы она закопала ее, это могло вдруг все-таки привлечь чье-нибудь внимание; здесь, прямо в окопе, вряд ли кто-нибудь мог на нее наткнуться. Поземка мела сейчас еще сильней, и Маша подумала, что уже через час здесь даже не останется следов от ее ног.
Она вылезла из окопа и пошла полем против ветра к темневшему впереди лесу.