Софья Алексеевна. Государыня-правительница Софья - [12]
— Государыня-царица, гостья к тебе — сестрица Анна Ильична, боярыня Морозова. Примешь ли?
— Как не принять! Сестрица-матушка, не поверишь, только что про тебя думала, а ты уж на пороге. Утешила, вот утешила!
— За привет да ласку, государыня-сестица, спасибо. Кабы моя воля, я б к тебе что ни день ездила.
— А нешто твоей воли на то нет?
— Какая там воля! Борис Иванович строго-настрого заказывает тебя не беспокоить да и государю лишний раз на глаза не попадаться. Тут и без нас придворных нетолченая труба. Все услужить хотят.
— Да кто ж с родной кровью сравнится! С тобой хоть душеньку отведешь, о каждом слове думать не будешь. Кабы знала ты, Аннушка…
— Тише-тише, государыня-сестрица! Бог с тобою, какие уж тут, в теремах, слова доверенные. Чтой-то ты?
— О свадьбах наших вспомнила.
— Так и что из того? Радоваться такой памяти надо.
— Надо бы. А у меня первая суженая государева с ума нейдет. Согрешили мы перед ней. Господи, как согрешили! Вот оно непутем все и идет.
— Марья, Марьюшка, опомнись, государыня-сестица! Знать, не судьба была ей царицей стать. Знать, тебе это место уготовано. Ну, сослали ее семейство, далеко сослали, так ведь не в острог какой. Государь поставил отца Афимьи на воеводство — чем плохо? Глядишь, еще и жениха себе найдет.
— Полно, Аннушка! Какого еще жениха — это царская-то порушенная невеста? Николи такого не бывало. Одна дорога ей, голубушке, — в монастырь.
— Что-то не больно она туда торопится. Одна-одинешенька в ссылке была, а о клобуке не заговорила.
— Мамки сказывали, такова-то хороша была…
— Государыня-сестрица, да ты никак плакать по бывшей собралась! Аль неможется тебе? Трудно Марфинька наша тебе далась, ой, трудно!
— Видишь, мне и впрямь неможется, а ее-то без вины обесчестили.
— Не нам, государыня, судить — по вине, аль без вины. Дело прошлое — что его ворошить.
— От совести, как мухи назойливой, не отмахнешься, Аннушка. Уж сколько я свечек затеплила, чтобы ей, бедняжке, полегче было. Заняла я ее место, заняла, и не спорь. Нейдет из ума — ведь выбирал ее государь, из 200 девок выбирал, а меня-то невидючи сосватал.
— Вот и слава Богу, а то всякое случиться могло.
— А о том и речь. Не пожелал супруг твой ее царицей видеть, вот и сговорил девок косы Афимье так затянуть, что света Божьего невзвидела, без памяти покатилася. Ладно ли так? По Божески ли?
— Борис Иванович сказывал, падучую у нее углядели.
— Сестрица, сестрица матушка, что захочешь, то и усмотришь. Как же после того ни одного припадка у нее не было?
— А ты, государыня-сестица, почем знаешь? Неужто доведывалась?
— И доведывалась. И подарки посылала.
— Да ты што! И государь о том известен?
— Нет, нет, упаси, Господи, как можно! И ты, Аннушка, никому не проговорись, слышишь? От себя я, от себя единственно.
— Ну, удивила, государыня-сестица, слов нет!
— Какое ж тут удивление. По-человечески… Помнишь, первую свадьбу государеву когда порушили? В 1646-м? Два года потом государь о женитьбе и слышать не хотел. Все супруг твой настоял, доказательства всякие представлял, а там старому другу, батюшке нашему, и удружил.
— Что боярин Илья Данилович Милославский с боярином Борисом Ивановичем Морозовым в добром согласии да дружбе всю жизнь живут, в Кремле бок о бок дворы имеют, про то кто в Москве не известен. Перед первым государевым сватовством, помнишь, про батюшку слухи злые поползли, Борис Иванович батюшку как ни на есть собой заслонил.
— Это про соль, что ли?
— Про нее и есть. Оно верно, что тогда пошлину на соль в полторы рыночной цены наложили. Так ведь батюшка для государя да твоего Бориса Ивановича старался. Если свою выгоду и имел, так не он один. А государь на батюшку одного осерчал, да и народ московский, не разобравшись, на него же пошел.
— Может, и впрямь дорого людям-то стало. Поди, зря бунтовать-то никто не будет, разве что отчаявшись.
— Государыня-сестрица, не наше это дело, не бабье. Пусть уж государь со своими советчиками судит. Где нашим-то бабьим умишком все понять.
— Да я что, я тебе только… Жалко ведь — детки там, детки…
17 апреля (1653), на память преподобного Зосимы, игумена Соловецкого, патриарх Никон ходил в тюрьму и собственноручно роздал 395 человекам милостыню по гривне на сидельца. Итого вышло 41 рубль с полтиною.
Мечется государь в теремах. Мечется — места себе не находит.
Война… Собинной друг так и поведал: не миновать ратного дела. Благословил. А как быть? Как с Украиной разобраться? Без малого шесть лет назад казацкий сотник Зиновий Богдан Хмельницкий[29] бежал из Украины в Запорожье. Раздумался, как с поляками справляться, да и пригласил на помощь крымских татар. Сам к ним ездил. Убедил. Договорился. Казацкая Рада на все согласилась. Гетманом своим его выбрала. Не ошиблась — всю Украину поднять удалось. Где только польское войско не били: и при Желтых Водах, и при Корсуне, в Пилаве. Замостье осадили — поляки и не выдержали: мир под Зборовом заключили. Рады, что живы остались.
Собинной друг любит повторять: слава — не стоит, богатство мимо течет. Покуда воюешь, будешь в выигрыше. Как успокоишься, прощайся с победой. Так у Хмельницкого и вышло. Под Берестечком его поляки побили. Ему бы поразмыслить, не торопиться, а ему мир запонадобился. Второй мир подписать-то подписал под Белой Церковью, ан не та выгода. Что старшины, что казаки, что народ недовольными стали. Пришлось гетману к русскому царю обращаться. Вот и думай теперь, что с казачеством делать. Собинной друг слышать не хочет: всенепременно в подданство принимать, а там уж от войны не спрячешься, да и надо ли? Негоже государю в походах не бывать. Известно, негоже. Семейство да Москву можно на собинного друга оставить. За всем доглядит, никому потачки не даст. Крутенек, да справедлив. Печаловаться о рождении царевны не позволил, а царице таково-то строго надысь приказал: мол, вернется государь из похода, сына ему родишь. Наследника. Царица от страха сомлела. Боится святейшего, больно боится. А сестра-царевна Татьяна Михайловна, поди ж ты, смело так со святейшим толкует. Иной раз и пошутить не боится. Лет-то ей всего девятнадцать, а на все свое суждение имеет. Дело неслыханное — захотела живописному искусству учиться. Что сама — собинной друг подсказал. На Волге, мол, в его краях бабы испокон веков иконы писали. Чего ж государыне царевне добрым делом не заняться. Учителя присоветовали, иноземца. Иконописцы-де государыне не нужны — пусть писанием парсун займется. Иной раз и глупые ее слова слушает. Себе не поверишь.
Гоголь дал зарок, что приедет в Москву только будучи знаменитым. Так и случилось. Эта странная, мистическая любовь писателя и города продолжалась до самой смерти Николая Васильевича. Но как мало мы знаем о Москве Гоголя, о людях, с которыми он здесь встречался, о местах, где любил прогуливаться... О том, как его боготворила московская публика, которая несла гроб с телом семь верст на своих плечах до университетской церкви, где его будут отпевать. И о единственной женщине, по-настоящему любившей Гоголя, о женщине, которая так и не смогла пережить смерть великого русского писателя.
Сторожи – древнее название монастырей, что стояли на охране земель Руси. Сторожа – это не только средоточение веры, но и оплот средневекового образования, организатор торговли и ремесел.О двадцати четырех монастырях Москвы, одни из которых безвозвратно утеряны, а другие стоят и поныне – новая книга историка и искусствоведа, известного писателя Нины Молевой.
Эта книга необычна во всем. В ней совмещены научно-аргументированный каталог, биографии художников и живая история считающейся одной из лучших в Европе частных коллекций искусства XV–XVII веков, дополненной разделами Древнего Египта, Древнего Китая, Греции и Рима. В ткань повествования входят литературные портреты искусствоведов, реставраторов, художников, архитекторов, писателей, общавшихся с собранием на протяжении 150-летней истории.Заложенная в 1860-х годах художником Конторы императорских театров антрепренером И.Е.Гриневым, коллекция и по сей день пополняется его внуком – живописцем русского авангарда Элием Белютиным.
Дворянские гнезда – их, кажется, невозможно себе представить в современном бурлящем жизнью мегаполисе. Уют небольших, каждая на свой вкус обставленных комнат. Дружеские беседы за чайным столом. Тепло семейных вечеров, согретых человеческими чувствами – не страстями очередных телесериалов. Музицирование – собственное (без музыкальных колонок!). Ночи за книгами, не перелистанными – пережитыми. Конечно же, время для них прошло, но… Но не прошла наша потребность во всем том, что формировало тонкий и пронзительный искренний мир наших предшественников.
Петр I Зураба Церетели, скандальный памятник «Дети – жертвы пороков взрослых» Михаила Шемякина, «отдыхающий» Шаляпин… Москва меняется каждую минуту. Появляются новые памятники, захватывающие лучшие и ответственнейшие точки Москвы. Решение об их установке принимает Комиссия по монументальному искусству, членом которой является автор книги искусствовед и историк Нина Молева. Количество предложений, поступающих в Комиссию, таково, что Москва вполне могла бы рассчитывать ежегодно на установку 50 памятников.
Книга «Ошибка канцлера» посвящена интересным фактам из жизни выдающегося русского дипломата XVIII века Александра Петровича Бестужева-Рюмина. Его судьба – незаурядного государственного деятеля и ловкого царедворца, химика (вошел в мировую фармакопею) и знатока искусств – неожиданно переплелась с историей единственного в своем роде архитектурногопамятника Москвы – Климентовской церковью, построенной крестником Петра I.Многие факты истории впервые становятся достоянием читателя.Автор книги – Нина Михайловна Молева, историк, искусствовед – хорошо известна широкому кругу читателей по многим прекрасным книгам, посвященным истории России.
Остров Майорка, времена испанской инквизиции. Группа местных евреев-выкрестов продолжает тайно соблюдать иудейские ритуалы. Опасаясь доносов, они решают бежать от преследований на корабле через Атлантику. Но штормовая погода разрушает их планы. Тридцать семь беглецов-неудачников схвачены и приговорены к сожжению на костре. В своей прозе, одновременно лиричной и напряженной, Риера воссоздает жизнь испанского острова в XVII веке, искусно вплетая историю гонений в исторический, культурный и религиозный орнамент эпохи.
В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.
Повесть о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году в городе Орехове-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова.
Исторический роман о борьбе народов Средней Азии и Восточного Туркестана против китайских завоевателей, издавна пытавшихся захватить и поработить их земли. События развертываются в конце II в. до нашей эры, когда войска китайских правителей под флагом Желтого дракона вероломно напали на мирную древнеферганскую страну Давань. Даваньцы в союзе с родственными народами разгромили и изгнали захватчиков. Книга рассчитана на массового читателя.
В настоящий сборник включены романы и повесть Дмитрия Балашова, не вошедшие в цикл романов "Государи московские". "Господин Великий Новгород". Тринадцатый век. Русь упрямо подымается из пепла. Недавно умер Александр Невский, и Новгороду в тяжелейшей Раковорской битве 1268 года приходится отражать натиск немецкого ордена, задумавшего сквитаться за не столь давний разгром на Чудском озере. Повесть Дмитрия Балашова знакомит с бытом, жизнью, искусством, всем духовным и материальным укладом, языком новгородцев второй половины XIII столетия.
Лили – мать, дочь и жена. А еще немного писательница. Вернее, она хотела ею стать, пока у нее не появились дети. Лили переживает личностный кризис и пытается понять, кем ей хочется быть на самом деле. Вивиан – идеальная жена для мужа-политика, посвятившая себя его карьере. Но однажды он требует от нее услугу… слишком унизительную, чтобы согласиться. Вивиан готова бежать из родного дома. Это изменит ее жизнь. Ветхозаветная Есфирь – сильная женщина, что переломила ход библейской истории. Но что о ней могла бы рассказать царица Вашти, ее главная соперница, нареченная в истории «нечестивой царицей»? «Утерянная книга В.» – захватывающий роман Анны Соломон, в котором судьбы людей из разных исторических эпох пересекаются удивительным образом, показывая, как изменилась за тысячу лет жизнь женщины.«Увлекательная история о мечтах, дисбалансе сил и стремлении к самоопределению».
Роман "Мирович" рисует эпоху дворцовых переворотов XVIII в. в России. Григорий Петрович Данилевский - русский прозаик второй половины XIX в.; известен, главным образом, как автор исторических романов. Умение воссоздавать быт эпохи, занимательность сюжетов обусловили популярность его книг.
Историческая повесть из времени императора Павла I.Последние главы посвящены генералиссимусу А. В. Суворову, Итальянскому и Швейцарскому походам русских войск в 1799 г.Для среднего и старшего школьного возраста.
Исторический роман известного современного писателя Олега Михайлова рассказывает о жизни и судьбе российского императора Александра III.
Исторический роман известной писательницы Фаины Гримберг посвящен трагической судьбе внучки Ивана Алексеевича, старшего брата Петра I. Жизнь Анны Леопольдовны и ее семейства прошла в мрачном заточении в стороне от магистральных путей истории, но горькая участь несчастных узников отразила, словно в капле воды, многие особенности русской жизни XVIII века.