Софийские рассказы - [120]
В конце автобиографии я поставил подпись и хотел было уже идти к Ивану Г. Иванову, однако перед этим позвал Радку, чтобы прочитать ей написанное. Она одобрила все, но сказала, что я слишком скромничаю, и припомнила несколько случаев, о которых я забыл. Тогда я сел и написал о них дополнительно. По пути к Ивану Г. Иванову встретил свояка. Мы сели с ним в скверике, под плакучими ивами, где было тихо и прохладно, и я в окружении пенсионеров, каким сам готовился стать в недалеком будущем, прочел ему автобиографию. Свояк выправил мой стиль, напомнив мне, как в свое время мы читали вместе с ним книги про Стеньку Разина и Гарибальди в Дряновском монастыре, неподалеку от пещеры, где позже были пойманы и арестованы полицией за нелегальную деятельность.
— А в целом ты ее написал неплохо, — добавил свояк. — Я бы такой автобиографией гордился.
— Скромно, но достоверно, — сказал я.
— Разумеется.
И мы расстались, как всегда сердечно, пожелав друг другу успехов в предстоящей работе. Я шел, весело посвистывая, когда недалеко от клуба встретил своего друга Зафирова, вечно занятого культурными мероприятиями, но всегда готового уделить время и мне. Он одобрил мою автобиографию, но нашел в ней случайно допущенный серьезный пропуск: в 1938 году, кажется, это было летом, мы отнесли товарищу Мичеву в Центральную тюрьму баницу. Ее потом съели надзиратели и обнаружили на дне противня нелегальное письмо. Я совсем забыл об этом факте и извинился перед Зафировым.
— Надо написать обо всем, Драган, — сказал он, — никто не имеет права лишать тебя твоих заслуг.
— Ты прав, Зафиров, но память подводит меня.
— А ты напряги ее, брат!.. А марки «оказания помощи», которые я тебе дал и ты их распространил за несколько дней, помнишь?
— Надо же! Это напрочь вылетело из головы!
— А помнишь, как ты привел подпольщика?
— Такого не было, Зафиров, — возразил я.
— Как это не было?! Было, дорогой, просто ты забыл… А облава?
— Какая облава?
— Под Первое мая, когда полицейский отнял у Стоенчева фотоаппарат и не вернул его.
— У какого Стоенчева?
— Да официанта же… Он еще потом гадом оказался… — Ну начисто все вылетело из памяти, братец!
— И, зря, что вылетело… Я тогда с риском для жизни провел подпольщика по доске от окна Мотевых до вашего окна. Ты был на почте. Радка побледнела от страха, увидев нас, и расшумелась. Потом, естественно, мы его перебросили в другую квартиру, затем в следующую, как это делали всегда в трудных случаях во время облав.
— Да, такое было, — согласился я. — Забываются события, разве упомнишь все?
Я положил автобиографию на колено, дописал все, о чем мне напомнил Зафиров, и поблагодарил его за восстановленные факты, преданные забвению. Человеческая память! Такая короткая! Неверная! Изменчивая и коварная!..
— Очень ты ее пестрой сделал, брат, — укоризненно заметил мне Зафиров, уставившись в автобиографию. — Не примут ее у тебя в таком виде. Нужно писать разборчивее, а еще лучше — на пишущей машинке отстукать.
— Да где же я сейчас найду пишущую машинку? — рассердился я.
— Пойдем со мной в клуб. Есть там одна раздерганная, но дело делает.
— Хорошо, — согласился я, и мы направились в клуб.
Такая же старая, как машинка, машинистка начала отстукивать под диктовку Зафирова мою автобиографию с необходимыми прибавлениями и дополнениями, вытащенными из далекого прошлого.
Через полчаса все было готово. Я опять подписал ее и отправился к Ивану Г. Иванову, который трудился на новом посту, был занят по горло и переутомлен заседаниями. Подождал какое-то время перед дверью, прежде чем он меня принял, потому что посетителей было много. Когда я вошел в его кабинет, он сидел, обхватив голову руками, и смотрел в синюю папку, полную белых исписанных листов. Я поздоровался с ним, а он, не взглянув на меня, сделал знак сесть на стул возле стола и молчать. Я помолчал несколько минут. Потом покашлял. Тогда он посмотрел на меня и спросил:
— Принес?
— Да, — ответил я.
— Давай сюда… Посмотрим, что ты там сделал.
— Вот. Сварганил с грехом пополам…
— Как это… сварганил?.. Что значит сварганил?
Я смутился. Поданная ему автобиография повисла между ним и мной, потому что он не посмел ее взять, после того как услышал слово «сварганил», которое я произнес второпях и необдуманно.
— Веди себя серьезнее, Мицков! — сказал он. — Волосы-то у тебя уже поседели.
— Извиняюсь, — сказал я, дрожащей рукой еще раз поднося ему автобиографию.
Он взял листы и тут же снова меня засек:
— А почему на машинке?.. Как это так?.. Автобиография всегда пишется от руки, чернилами, отчетливым почерком в присутствии кадровика!
— Я не знал этого, — сказал я.
— А что ты знаешь, Мицков?.. Ничего ты не знаешь!..
Неожиданно я почувствовал, как кровь уходит из моих конечностей и как с нею вместе вытекают из моей головы мысли, которых и без того было далеко не достаточно, чтобы ответить на заданные вопросы. Я побледнел. Смотрел рассеянно в окно. По водосточной трубе прыгали воробьи. Два голубя царапали покрытый кровельным железом карниз. Я молчал. Молчал и Иван Г. Иванов, уставившись в мою автобиографию. В какое-то мгновение он бросил на меня взгляд, но тут же снова продолжил чтение. Потом долго думал, отмечая что-то карандашом на полях.
В предлагаемом читателям романе, вышедшем в Болгарии в 1960 году, автор продолжает рассказ о жизни и труде рабочих-текстильщиков. Это вторая книга дилогии о ткачах. Однако по характеру повествования, по завершенности изображаемых событий она представляет собой вполне самостоятельное произведение. В русском издании вторая часть «Семьи ткачей» с согласия автора названа «Новые встречи».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дело Георгия Димитрова огромно. Трудно все охватить в беллетризованной биографии. Поэтому я прежде всего остановился на главных событиях и фактах, стараясь писать ясно, просто, доступно, чтобы быть полезным самым широким читательским кругам, для которых и предназначена моя книга.Камен Калчев.
У этого романа завидная судьба: впервые увидев свет в 1958 году, он уже выдержал в Болгарии несколько изданий и второй раз выходит на русском языке. Автор романа, видный болгарский писатель Камен Калчев, недаром назвал свою книгу романизированной биографией. В основу романа положена действительная история жизни славного болгарского патриота Георгия Мамарчева (1786–1846), боровшегося за национальное освобождение своего народа. Георгий Мамарчев прожил жизнь поистине героическую, и наш юный читатель несомненно с интересом и волнением прочтет книгу о нем. Учитывая, что это издание приурочено к столетию освобождения Болгарии русским народом (1877–1878), автор книги написал предисловие для советских читателей.
В книгу современного болгарского писателя вошли романы «Огненное лето» и «Восстание». Они написаны на документальной основе и посвящены крупнейшему событию в истории революционной борьбы болгарского народа — антифашистскому восстанию 1923 года. Все персонажи романов — действительные исторические лица, участники и очевидцы событий, развернувшихся в Болгарии в 20-х годах. Книга предназначена для широкого круга читателей.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Сначала мы живем. Затем мы умираем. А что потом, неужели все по новой? А что, если у нас не одна попытка прожить жизнь, а десять тысяч? Десять тысяч попыток, чтобы понять, как же на самом деле жить правильно, постичь мудрость и стать совершенством. У Майло уже было 9995 шансов, и осталось всего пять, чтобы заслужить свое место в бесконечности вселенной. Но все, чего хочет Майло, – навсегда упасть в объятия Смерти (соблазнительной и длинноволосой). Или Сюзи, как он ее называет. Представляете, Смерть является причиной для жизни? И у Майло получится добиться своего, если он разгадает великую космическую головоломку.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Ашантийская куколка» — второй роман камерунского писателя. Написанный легко и непринужденно, в свойственной Бебею слегка иронической тональности, этот роман лишь внешне представляет собой незатейливую любовную историю Эдны, внучки рыночной торговки, и молодого чиновника Спио. Писателю удалось показать становление новой африканской женщины, ее роль в общественной жизни.
Рассказ был написан для сборника «1865, 2015. 150 Jahre Wiener Ringstraße. Dreizehn Betrachtungen», подготовленного издательством Metroverlag.
Проза Ильи Крупника почти не печаталась во второй половине XX века: писатель попал в так называемый «черный список». «Почти реалистические» сочинения Крупника внутренне сродни неореализму Феллини и параллельным пространствам картин Шагала, где зрительная (сюр)реальность обнажает вневременные, вечные темы жизни: противостояние доброты и жестокости, крах привычного порядка, загадка творчества, обрушение индивидуального мира, великая сила искренних чувств — то есть то, что волнует читателей нового XXI века.