Содом и Гоморра. Города окрестности сей - [49]

— А что? Представить себе, что у тебя есть брат-близнец…

— Думаю, в принципе так поработать с конем можно. Но не знаю. А что будет, когда все получится?

— Будешь иметь уравновешенного двубокого коня.

— Да ведь не будешь! Получишь коня, который будет думать, что перед ним два тебя. А представь, что будет, когда в один прекрасный день он увидит вас обоих у себя с одного бока. А?

— Наверное, подумает, что у твоей мамани родились сразу четверо близняшек.

Орен смял в пепельнице окурок.

— Да нет, — сказал он. — Конь подумает то же, что и все прочие.

— Что именно?

— Что ты сдурел, как последняя помоечная крыса. — Он отодвинул стул и встал. — Всем до завтра. Увидимся утром.

Кухонная дверь закрылась. Трой покачал головой:

— Старина Орен теряет чувство юмора.

Джон-Грейди улыбнулся. Большим пальцем оттолкнул от края стола свою тарелку и откинулся на стуле. В окно ему было видно, как Орен поправил шляпу, прежде чем направиться по узкому проезду к маленькому домику, в котором он жил вдвоем с кошкой. Как будто мертвому прошлому не все равно и оно будет напрягаться, чтобы что-то заметить. Он ведь не всегда был ковбоем. Был шахтером в Северной Мексике, участвовал в войнах и революциях, был подсобником на нефтяных полях Пермского бассейна{43} и матросом, причем поплавать ему пришлось под тремя разными флагами. Когда-то был женат.

Джон-Грейди вылил себе в рот последние капли кофе со дна кружки и поставил ее на стол.

— У Орена-то как раз все в порядке, — сказал он.

III

В верховьях распадка перейдя на другую сторону, он почуял то, что уже унюхал конь. В холодеющем вечернем воздухе обнаружилось некое направление, с которого явственно пованивало падалью. Он остановил коня, поворотился в седле и повел носом, но запах куда-то делся. Развернув коня, он посидел, глядя вдоль распадка вниз, потом вновь пустил коня вперед по узкой коровьей тропке. Поглядывая на виднеющихся сквозь кусты коров, бредущих впереди, конь прядал ушами.

— Я подскажу, что тебе надо будет делать, — сказал коню Джон-Грейди.

Сотней ярдов ниже с дальней стороны распадка вонь донеслась опять, и он скомандовал коню остановиться. Конь встал в ожидании.

— Ты не поможешь мне найти дохлую корову? Ну пожалуйста, — сказал Джон-Грейди.

Конь стоит ждет. Он снова пустил его вперед, они спустились еще на четверть мили, конь перешел на свой привычный аллюр и больше не обращал внимания на коров, бредущих в отдалении. Еще чуть-чуть проехали, и Джон-Грейди опять остановил коня, понюхал воздух. Посидел в седле неподвижно. Потом развернул коня и начал вновь подниматься прежним путем.

Глядел во все глаза, искал зацепку, и в конце концов запах заявил о себе сильно и явственно. Вечерело. Он спешился, стоит смотрит на облепленный мухами труп новорожденного теленка, которого кто-то затащил в центр креозотового куста посреди широкой открытой поляны. Дождя не было уже недели две, так что на каменистой почве отчетливо виднелись следы волочения; он немного прошел по ним туда, откуда теленка волокли: все искал участок либо песчаный, либо где земля немного помягче — вдруг где-то отпечатался след ноги, — но не нашел ничего. Вернулся, набрал повод и вскочил в седло, после чего огляделся, чтобы заметить место, а потом поехал снова вниз по распадку.

Вместе с Билли они постояли над мертвым теленком, потом Билли прошелся по следу волочения, остановился, оглядел округу.

— Ты далеко все осмотрел? — спросил Билли.

— Да нет.

— Такого большого теленка тащить! Кто-то был здоровущий.

— Думаешь, пума?

— Нет. Пума чем-нибудь прикрыла бы. Или хоть попыталась.

Сели верхами, поехали изучать следы. На твердой почве след потеряли, снова нашли. На каменистых участках Билли шел по следу, то поднимая, то опуская голову, чтобы поймать определенный угол освещения. Сказал, что потревоженная земля иначе выглядит, и вскоре Джон-Грейди тоже стал это замечать. День наступал прохладный. Кони были свежи — и оттого, что утро, и от погоды, и, казалось, не были ничем обеспокоены.

— Прямо пограничники, — сказал Билли.

— Пограничники.

— Следаки, блин.

— Пинкертоны.

Теленка, видимо, отсекли от стада, догнали и убили на открытом месте. Билли спешился, повел коня в поводу. На камнях видна была кровь, на солнце почерневшая.

— А ты не думаешь, что это были всего лишь койоты? — сказал Джон-Грейди.

— Нет, вряд ли.

— А кто, думаешь, это был?

— Я знаю, кто это был.

— Кто?

— Собаки.

— Собаки?

— Ага.

— Что-то мне тут никаких собак как-то не встречалось.

— Мне тоже не встречалось. Но они тут есть.

За следующие несколько дней они нашли еще двух мертвых телят. Съездили в Седар-Спрингз, ниже пастбища пересекли заливной луг, объехали базальтовые утесы и по верху столовой горы двинулись на восток к старому руднику. Следы собак нашли; их самих, однако, не увидели. Не успела закончиться неделя, как они обнаружили еще одного мертвого теленка, убитого чуть ли не в тот же день.

В седельной кладовой на полке валялось несколько старых капканов третьего номера, выкованных еще в «Онейде»{44}, Билли выварил их со свежими стружками, натер воском, и на следующий день они взяли из них три штуки и поставили около трупов животных. Проверять выехали еще до рассвета, но когда прибыли на место, все три капкана оказались выкопаны и лежали на виду. Один из них при этом был даже по-прежнему взведен. Что же касается трупов, то от них осталась лишь шкура да кости.