Содом и Гоморра. Города окрестности сей - [47]

— А где же спальня, в которой будет проходить медовый месяц? — спросил Билли.

— Ты стоишь на ее пороге.

Все так же прислонясь к дверному косяку, Билли добыл из кармана рубашки пачку сигарет, одну вытряхнул и прикурил.

— Единственное, чего тут не хватает, так это дохлого мула на полу.

Тем временем Джон-Грейди прошел к двери кухонного хода, стоит смотрит наружу.

— Надеешься, что сюда пройдет грузовик? — с сомнением в голосе проговорил Билли.

— Думаю, если с другой стороны… глядишь, может, мы и сумеем подъехать.

— Какое, к черту, «мы»? У тебя что, крыса в кармане?

Джон-Грейди улыбнулся. От кухонной двери открывался вид на закат; впрочем, над скалистыми утесами хребта Лас-Харильяс{41} солнце стояло еще довольно высоко. Он притворил дверь, бросил взгляд на Билли и, пройдя к плите, поднял одно из чугунных конфорочных колец, осмотрел его и опустил на место.

— Может, я в чем-то ошибаюсь, конечно, — начал Билли, — но есть у меня такое подозрение, что если уж они привыкли к электричеству и воде из крана, отлучить их от всего этого дьявольски трудно.

— Ну, где-то же надо начинать.

— И она будет на этом готовить?

Джон-Грейди опять улыбнулся. Прошел мимо Билли в соседнее помещение. Стоявший в прежней позе у косяка Билли вытянулся, чтобы пропустить его, и опять стоит смотрит.

— Надеюсь, она деревенская девушка, — сказал он.

— Как ты насчет того, чтобы назад ехать с той стороны и на обратном пути глянуть, во что превратилась старая дорога?

— Как хочешь. Но только тогда мы вернемся поздно.

Джон-Грейди стоит в дверях, смотрит наружу.

— Ну-у, — протянул он, — тогда ладно. Заеду сюда снова в воскресенье.

Билли не сводил с него изучающего взгляда. Отлип наконец от дверного косяка, прошелся по комнате.

— Да ну, зачем откладывать, — сказал он. — Так и так все равно в темноте ехать придется.

— Билли!

— А-а?

— Это ведь и впрямь ничего не значит, правда? Что кто-нибудь там подумает.

— Конечно. Уж кому, как не мне, это знать.

— Ты глянь, картинка-то какая, а?

Он смотрел на лошадей за ручьем, те стояли, вырастая из собственных темнеющих отражений в воде; головы подняты, взгляды устремлены к дому, вокруг тополя, горы, а сверху огненная ширь вечернего неба.

— Ты небось думаешь, со временем все это наваждение у меня пройдет.

— Нет. Не думаю. Раньше и впрямь так думал, но теперь нет.

— Слишком далеко у меня все зашло, поэтому?

— Не только поэтому. Просто ты — это ты. Большинству людей достаточно пару раз носом ткнуться, глядишь, уже и соображать начали. А ты мне все больше и больше напоминаешь Бойда. Помню, для меня единственным способом заставить его что-нибудь сделать было запретить ему это делать строго-настрого.

— Когда-то тут была труба, вела от источника к дому.

— Так ведь ты можешь и снова ее проложить.

— Эт-точно.

— Зато вода тут по-прежнему хороша. Нигде воды лучше нету.

Билли вышел во двор, сделал долгую затяжку сигаретой, стоит смотрит на лошадей. Джон-Грейди затворил дверь. Билли обратил взгляд на него:

— Ты так и не сказал мне, что сказал Мэк.

— Да много-то он не говорил. Если он и подумал, что я спятил, то он такой джентльмен — никогда виду не подаст.

— А как ты думаешь, что бы он сказал, если бы узнал, что она работает в «Белом озере»?

— Даже не знаю.

— Понятное дело, не знаешь.

— Он не узнает об этом, если только ты ему не скажешь.

— Я уже подумал об этом.

— И что?

— Ну, у него вообще бы тогда было радости полные штаны.

Билли щелчком отбросил окурок в дальний конец двора. К тому времени уже достаточно стемнело, так что в сумеречном свете он прочертил светящуюся дугу. Мимолетную, как и вся жизнь.

— Давай-ка лучше поехали, — сказал он.

Он все же не продал коня Вольфенбаргеру. В субботу приехали двое друзей Макговерна, они стояли, прислонясь к бамперу своего грузовика, курили и болтали, пока он седлал коня, а потом выводил из конюшни. Увидели коня, выпрямились и застыли. Он им кивнул и повел коня дальше, в корраль.

Из кухни вышел Мэк, приветствовал мужчин кивком:

— Доброе утречко.

Пошел по двору. Кроуфорд познакомил его со вторым мужчиной, и втроем они пошли к корралю.

— Как две капли похож на того коня, на котором рассекал старина Чавес, — сказал этот второй.

— Насколько мне известно, родственной связи между ними нет.

— А с тем конем была вообще занятная история.

— Еще какая.

— Думаешь, конь правда может горевать по человеку?

— Нет. А ты думаешь, может?

— Нет. Но история тогда приключилась и впрямь странная.

— Еще бы.

Мужчина обошел коня вокруг, пока Джон-Грейди держал его. Пощупал ладонью место позади передней ноги коня, заглянул ему в глаз. Пятясь, прошел к задним ногам, поднял одну, вновь опустил, но на копыто даже не взглянул и в рот коню тоже не стал заглядывать.

— Говоришь, три года ему?

— Да, сэр.

— Прокатись на нем чуток.

Джон-Грейди проехался на коне туда и обратно, повернул его, сдал задом, потом легким кентером{42} обогнул весь периметр корраля.

— Чего это вдруг парню вздумалось продавать его?

Мэк промолчал. Стоят смотрят на коня. Потом Мэк наконец отозвался:

— Ему просто нужны деньги. А конь хороший.

— Что скажешь, Джуниор?

— Ты ж меня все равно не послушаешь. Конечно, куда мне до Мэка.