Сочинения - [119]

Поэтому и Геро не могла

Легко расстаться с тем, что берегла;

Потерянный алмаз опять найдется,

Но чистоту вернуть не удается.

Но вот проснулась юная Заря,

Коней супруга издали узря,

И, так как медлил тот предстать пред нею,

Взошла из туч, от гнева багровея.

Тогда Леандр, боясь досужих глаз,

Со жрицей обнялся в последний раз,

Но все никак не мог прервать лобзанье;

Для тех, кто любит, тяжек миг прощанья.

Сказала Геро, зарыдав, ему:

"Не измени обету своему!"

И долго-долго, стоя на пороге,

Смотрела вслед любимому в тревоге.

Но солнце, хоть уже восток зажгло,

Из жалости к влюбленным вновь зашло,

И под покровом тьмы, на землю павшей,

Вернулся в Сест любовник запоздавший.

Однако то, что скрыла ночь во мгле,

Читалось у счастливца на челе.

Надел на кудри миртовый венок он,

К груди пришпилил золотистый локон,

Спадавший прежде жрице на лицо,

На пальце стал носить ее кольцо,

Врученное ей в день, когда Венера

Обет безбрачья приняла от Геро.

Так Сест узнал, что юноша влюблен,

И не доплыл до Абидоса он,

Как было все уже и там известно,

Затем что за Молвою бестелесной

Ветра, с чьих крыльев капает вода,

И те не поспевают никогда.

В свой отчий дом Леандр не возвратился,

А на прибрежный камень опустился

Грустя, как дух, низверженный с небес,

И стал мечтать, что, будь он Геркулес,

Отхлынуть прочь принудил бы он силой

Пролив, его отрезавший от милой.

Как засуху и смерть, войдя в зенит,

Светило дня с небес на мир струит,

Но жизнь в него, клонясь к земле, вселяет,

Так красота мужчину вдохновляет,

Покуда от него она близка,

И губит, если стала далека.

А раз огонь под спудом не таится,

Раз зеркало страстей — людские лица,

Раз чувство скрыть способен только бог,

То по глазам Леандра каждый мог

Прочесть его душевные движенья,

Как содержанье книги — в оглавленье.

Проведал обо всем его отец

И отыскал Леандра наконец,

Надеясь, что отцовские укоры

Потушат искру увлеченья скоро.

Но страсть тем жарче, чем запрет грозней,

И поученья ненавистны ей.

Как конь горячий, взнузданный впервые,

Грызет поводья, выгибает выю,

Копытом роет землю и храпит,

Так и любовник яростью кипит,

Когда его любви чинят препоны.

Леандр, отцовской речью оскорбленный,

Покинул в исступленье Абидос,

Взглянул на Сест, взобравшись на утес,

Заметил башню Геро в дымке синей

И пенный вал, бегущий по теснине,

Стал умолять, чтоб расступился тот,

Но Геллеспонт все тек и тек вперед.

Тогда Леандр сорвал одежды с тела,

Вскричал: "Иду!" — и в бездну прыгнул смело.

Нептун сапфирноликий возомнил,

Что Ганимед Крониду изменил,

Избрав себе приютом хлябь морскую,

И юношу в объятьях сжал, ликуя.

Тот не успел пошевельнуть рукой,

Как бог увлек его на дно с собой,

Где меж жемчужных раковин, налипших

На груды злата с кораблей погибших,

Прильнув к груди возлюбленных своих,

Сирены пеньем услаждали их

И где стоял дворец, огнем залитый,

В котором проживал Нептун со свитой.

Стал бог лобзать пловца и слово дал

Не расставаться с ним, но увидал,

Что тот уже без чувств, и догадался,

Что в плен к нему не Ганимед попался.

Тогда со дна он вынес гостя сам,

Трезубцем гневно погрозил волнам,

И, не сумев поцеловать красавца,

Те с плачем побежали от державца,

Леандр опять поплыл путем своим,

Но, видя, что Нептун спешит за ним,

Вскричал, тоской и ужасом томимый;

"Убей, но дай сперва побыть с любимой!"

Поклялся бог, что на воде беда

Леандра не постигнет никогда,

И, одарив его браслетом Геллы[442],

Стал в нем любовный пыл будить умело,

Едва руками тот взмахнет на миг,

Как бог уже к его устам приник,

Чтоб, поцелуй сорвав, назад отпрянуть

И на Леандра с восхищеньем глянуть.

Бросая пеной в гостя своего,

Нептун нырял, любуясь на него,

Опять всплывал и, очутившись рядом,

Окидывал пловца столь страстным взглядом,

Что тот вскричал, досады не тая:

"Оставь напрасный труд. Не дева я!"

Бог, не смутясь отпором столь нелестным,

Повел рассказ о мальчике прелестном,

Чья редкостная, дивная краса

Собой пленяла даже небеса.

Когда тот шел к ручью, палимый жаждой,

Его схватить хотелось нимфе каждой;

Когда в лесу ложился отдохнуть,

Пытались фавны отрока умкнуть.

Но юноша, прервав повествованье,

Воскликнул: "Гаснет дневное сиянье

Над зеркалом Фетиде милых вод,

И башню ночь окутает вот-вот.

О, если б вместо рук имел я крылья!"

И вновь поплыл, учетверив усилья.

Вскипел Нептун от дерзости такой

И в юношу метнул трезубец свой,

Но, умягчен любовью, спохватился,

И на Леандра тот не опустился,

А повернул и, злом воздав за зло,

Слегка рассек Нептуново чело.

При виде раны стал Леандр печален,

Как если б сам трезубцем был ужален!

Тот, чья натура низости чужда,

Чужой беде сочувствует всегда.

Лишь тем вовеки жалость недоступна,

Чье сердце подло, алчно и преступно.

Нептун вообразил, что он любим,

Раз юноша страдает вместе с ним, —

Любовь слепа, доверчива, беспечна

И нас пустой надеждой тешит вечно,

Дары Леандру поднести решил

И в океан за ними поспешил:

Быстрее, чем мольбы и настоянья

Приводят к цели щедрые даянья.

Меж тем Леандр, который изнемог,

К земле подплыл и рухнул на песок,

Но встать себя немедленно заставил

И к одинокой башне путь направил.

Когда донесся к Геро тихий стук,

Ей показался слаще этот звук,

Чем для наяды плеск ручья лесного

Иль для дельфина — песня рулевого[443].

Она вскочила с ложа в чем была